Александр Борин - Крутые повороты

И вот официальное заключение: урожай от новых гибридов выше на двадцать — тридцать процентов.

Гибридная кукуруза начала триумфальное шествие по стране, сотни хозяйств потребовали семена новой культуры.

А ведь могло бы все сложиться иначе. Сколько угодно! Представьте, ушел бы Хаджинов в 1940 году сажать капусту. Уговаривал бы себя: «Какое сейчас самоопыление? Не реально, не дадут заниматься».

Бросите в такого камень?

А почему?

Где гарантия, что Хаджинов обязательно вышел бы победителем?

Мог и не выйти.

Однако поступить иначе — отложить свое дело, свою работу, душу свою на потом — Хаджинову никогда не хватало сил.

Вы скажете, уважаемая товарищ Б. Мухина: разные, несоразмеримые обстоятельства. Владимир Петрович Карелин боролся против расправы над ученым, человеческое достоинство защищал. Михаил Иванович Хаджинов отстаивал ценную научную идею. А сын мой за что поплатился? За мелкое, копеечное упрямство?

Что ж, не спорю. Не в каждом, наверное, случае нужно идти ва-банк. Когда приходится стоять до конца, а когда — естественнее выбрать компромисс. Жизнь есть жизнь. Но вы же не только об этом конкретном эпизоде пишете в своем письме: «Ночью я лежу без сна и с ужасом думаю» как же мой сын будет жить дальше?»

Так вот, действительно, как, уважаемая товарищ Мухина?

Издали преклоняясь перед людьми типа Карелина и Хаджинова или же сознавая: а ведь и в моих обстоятельствах, на моем уровне жизнь тоже часто ставит вопрос ребром. И тут уже никуда не уйдешь, никуда не спрячешься?

Всегда помня, что ты «не бронированный», у тебя «не две жизни» или же разделяя страхи Владимира Петровича Карелина: отступлю, смолчу, предам, и станет мне еще хуже, совесть замучает?

Как, товарищ Мухина? Где пределы наших компромиссов? И какой ценой готовы оплатить мы свое душевное равновесие?

Впрочем, я думаю, Вы совершенно правы: уговаривать «лезть на рожон, не щадя живота своего» действительно никого не надо. Да оно, наверное, и бесполезно. Каждый сам должен знать меру своего неравнодушия и меру своей прочности. И в самых трудных, запутанных обстоятельствах уметь спросить себя: а чем и для чего живу?

Встречались вам в жизни счастливые люди?

Не те, о ком достаточно сказать: удачливые, преуспевающие, состоятельные… Нет, по-настоящему счастливые?

Мне встречались. И не раз.

Что их отличает прежде всего?

Я думаю так: они нашли себя.

Есть такое выражение: «Человек нашел себя». какой смысл в него вкладывается? Я думаю, самый разный. Один после долгих блужданий выбрал наконец удачную, по сердцу, профессию. Другой обнаружил в себе таланты, о которых и не подозревал. Третий женился по любви. Четвертый…

Да что гадать! Каждый ищет и находит себя по-разному. И одно только, видимо, отличает всех, кому рано или поздно посчастливилось найти себя: твердая почва под ногами, чувство удовлетворения, мир в собственной душе, внутренняя гармония…

О, это совсем не значит, что у счастливых людей тихая, безоблачная жизнь. Такие бури, бывает, ее потрясают — только держись! Такие проблемы приходится решать труднее не выдумаешь. Такие невзгоды случается преодолевать — не каждому по плечу.

Но это их невзгоды, их проблемы и их жизнь. И другой — легче, тише, спокойнее — им не надо.

Потому что счастливый человек — это ведь тоже прежде всего позиция.

Я расскажу еще одну историю. Случилась она давно, много лет назад. Но мне иной раз кажется, что все это происходит сегодня, на наших глазах. Два безудержных фантазера оказываются в конце концов мудрыми реалистами. Их жаркий, горячий спор между собой завершается правотой того и другого. Ленинская записка, продиктованная в Горках, возрождает из небытия одну, чуть было не похороненную, великую техническую идею. И 1 февраля 1924 года проводится первое нашей стране научно-техническое соревнование, и газеты той поры пишут с восторгом: «За нами следит вся техническая Европа и Америка».

Но не сам этот счастливый итог истории, полной борьбы и драматизма всего сильнее поражает меня. Поражает, до чего же насыщенно, полнокровно и страстно умели всякий день и всякую минуту своей жизни жить эти люди.

Может, в том прежде всего и заключается позиция счастливого человека?

В ночь с 29 на 30 сентября 1913 года с борта парохода «Дрезден», плывшего из Бельгии в Англию, исчез немецкий изобретатель Рудольф Дизель.

Накануне отплытия из Антверпена он написал жене: «Я пишу эти строки наспех; еду с Карелом в Харвич, Ипсвич, Лондон. По старой памяти остановлюсь в Кайзер-Рояль-отеле, туда и направляйте важнейшую корреспонденцию. Тепло по-летнему, ни ветерка. Поездка, по-видимому, будет прекрасной…»

Спутники его, директор бельгийской фирмы дизель-моторов Карел и главный инженер Люкман, рассказывали потом.

После отплытия из Антверпена они втроем закусывали. Долго гуляли по палубе. Курили, болтали.

К десяти часам вечера разошлись по каютам.

Прощаясь, Дизель пожал им руки, сказал: «Покойной ночи. До завтра».

Завтрак на другой день подали раньше обычного: пароход приближался к порту Харвич.

Дизель к столу не вышел.

Карел попросил слугу напомнить доктору Дизелю, что надо поспешить.

Слуга возвратился, сказал: «В каюте нет никого».

Карел и Люкман спустились в каюту сами.

Постель была нетронутой. Дорожная сумка лежала на месте. В ней торчал ключик. На сумке висели золотые часы Дизеля.

На ноги немедленно подняли всю команду. Но никто ничего не знал. Ночью никто не заметил ничего необычного.

Утром 30 сентября, точно по расписанию, «Дрезден» прибыл в порт Харвич.

Лондонская «Дейли мейл» в тот же день известила мир о загадочном исчезновении Рудольфа Дизеля.

О возможной гибели пассажира с парохода «Дрезден» были оповещены голландские и бельгийские рыбаки.

Два дня спустя в одном из рукавов Шельды флиссингенские рыбаки выловили труп хорошо одетого мужчины. Они подняли его в лодку и направились в Флиссинген. Внезапно поднялся сильный ветер, разыгрался шторм, в суеверном страхе рыбаки выбросили утопленника обратно в море…

Через неделю, когда о гибели Дизеля заговорил уже весь мир, жена его, Марта Дизель, получила от мужа еще одно письмо, написанное тогда же, в Антверпену, перед отплытием. Оно задержалось на почте в поисках адресата, на конверте рассеянная рука отправителя поставила «Франкфурт-на-Майне» и улицу Терезии, которой во Франкфурте не было, но на которой Дизели жили в Мюнхене.

В подробном исследовании одного из самых осведомленных советских биографов Рудольфа Дизеля, Льва Ивановича Гумилевского, сказано: «Это было угрюмое, тревожное письмо, исполненное тоскливых полупризнаний, недомолвок и безнадежных жалоб на больное сердце. Неделю назад оно побудило бы несчастную женщину немедленно выехать к мужу…»