Мария Романушко - Там, где всегда ветер

Обратно опять ехали с песнями… «Сегодня мы не на параде, а к коммунизму на пути… В коммунистической бригаде с нами Ленин впереди…» И так – каждый день.

У меня такое ощущение, что в начале каждого лета была огромная жаркая кукурузная вечность… Кукуруза подрастала, но и чертополох не дремал! И надо было рубиться с этим колючим настырным растением не на жизнь, а на смерть…

Но никто не жаловался. Никому и в голову не приходило как-то отлынивать от этой кукурузной повинности. Никому гордость не позволила сказать: мне трудно, больше не могу. Или попросту: не хочу. Только одна девочка в классе, Инка, которая всё время хвалилась своим пороком сердца, не ездила с нами на кукурузу.

А все остальные в полном ликовании кричали «УРА!…», когда нам объявляли: «С завтрашнего дня уроки отменяются, едем на кукурузу». Это было таким счастьем – не ходить в школу! Как тут не загорланить вместе со всеми песню, трясясь в пыльном грузовике, с тяпкой на плече?…

Жаркая весна. Большой компанией на майские праздники едем на весь день на Днепровское водохранилище. Пять семей, плотно набившись в трёх «легковушках». Аня-большая с родителями и братом Вовой, Тома со своей семьёй, друзья родителей: Козловы и Попельницкие с детьми. И нас четверо, гружённые огромной сумкой с бабушкиными пирогами. Бабушка с нами на пикники не ездила, но всегда присутствовала на них вкуснейшими ватрушками, которые пользовались огромной популярностью в народе, пирожками с рисом и своим знаменитым рулетом с маком. Мы, дети, весь день прикладывались к этой ароматной сумке, сладко пахнущей ванилью, причём, не только мы с Маришкой, а весь детский коллектив.

И только Ане и Вове дядя Юра, их папа, не позволил до обеда съесть ни одного пирожка. И я увидела, что дядя Юра не только весёлый, но и очень строгий. Его слова в семье не обсуждаются. Если дядя Юра сказал – значит, всё. Нельзя есть пирожки до назначенного часа – значит, нельзя, без разговоров. «У нас дисциплина, как на военном корабле», – смеётся тётя Оля. А я подумала, что если бы папа Федя так пристально следил за каждым моим шагом и самолично решал, есть мне пирожок или нет, и в какое время, я бы ну точно сбежала из дома! Но Аня и Вова ничуть на своего папу не обижались: нельзя – стало быть, нельзя. Что ж тут обсуждать и на что тут обижаться, если НЕЛЬЗЯ?

Какая разная жизнь во всех семьях, дивилась я.

А вот у Томы отец мягкий-премягкий, и с таким обожанием смотрит на свою пухленькую Тому и на такую же пухленькую Томину сестру, как будто дочки у него – красавицы-раскрасавицы, каких свет не видал. Так вот откуда у Томы такое высокое мнение о своей внешности! Просто нужно, чтобы тебя обожал отец. Как отец смотрит на тебя – так и ты будешь смотреть на себя: ЕГО глазами.

А поскольку Фёдор не смотрел на меня НИКАК (и это «никак» я воспринимала как отрицание), и папа Серёжа из своего далёкого далека тоже НИКАК на меня не смотрел, – то и я смотрела на себя НИКАК. И когда дядя Володя Попельницкий говорил маме и Фёдору: «До чего же хорошая девчонка у вас выросла!» – я ёжилась и скукоживалась от его похвалы, потому что она мне казалась неискренней. Я думала: просто дядя Володя жалеет моих родителей, что у них такая некачественная дочка, и старается их хоть как-то утешить…

А в тот пикник почти все мужчины взяли с собой охотничьи ружья и ходили куда-то в лесостепь – вроде как на охоту. Наши мамы, устроившись в тени, погрузились в свои женские разговоры, а мы, разновозрастное потомство, носилось по лесопосадке, стоили себе шалаши, плели на головы венки… У меня даже сохранилась фотография, на которой мы с Томой в венках из травы, как две юные папуаски, с радостными улыбками смотрим в фотообъектив (не помню уж, кто нас снимал тогда).

Никого, к счастью, наши отцы-охотники не подстрелили, а то это бы омрачило наше веселье.

Потом, уже под вечер, когда собирались уезжать, дядя Володя неожиданно спросил меня: «Лен, хочешь попробовать пострелять?» Он держал в руках тяжёлое ружьё.

Почему он мне предложил это? Не знаю. Но сказать «Нет» я не могла. Это (на мой взгляд) означало бы проявить слабость характера. И я сказала: «Да. Хочу».

Мы с ним отошли от шумной компании подальше. Он объяснил мне: как прицеливаться, куда смотреть, на что нажимать. Предупредил, что приклад во время выстрела больно отдаёт в плечо.

Я взяла в руки тяжеленное холодное ружьё, я подумала тогда, что оно холодное, как смерть, и мне стало неприятно и страшно, но отступать назад я не могла. Сказала «Хочу», значит, надо нажать на этот жёсткий курок…

– Вон, вон! видишь, видишь? вон полетел, целься! – возбуждённо подпрыгивал рядом со мной дядя Володя. Он был невысокого роста и в эту минуту казался мальчишкой. – Наверно, ястреб! Давай, нажимай!

В голубом безоблачном небе, высоко-высоко, в самой глубине, я видела маленькую чёрную точку… Дядя Володя был уверен, что это ястреб.

– Прицелилась?

– Да.

– Нажимай!

Я изо всех сил нажала на курок – раздался оглушительный выстрел!… В ту же секунду я ощутила сильный толчок в плечо – как будто кто-то рассерженный со всего маху ударил меня так, что я даже покачнулась.

Чёрная точка в небе продолжала невозмутимо свой полёт…

«Какое счастье!» – подумала я.

– Промазала… – вздохнул дядя Володя. – Хочешь ещё?

– Нет.

У меня было очень неприятно на душе. Конечно, я не собиралась никого убивать, у меня и в мыслях этого не было. А если бы это случилось нечаянно?… Пуля, как известно, дура. Я содрогнулась при мысли, что из этой чистой голубизны могла упасть к нашим ногам окровавленная птица… Какой ужас! Господи, какое счастье, что этого не случилось! Как бы я после ТАКОГО жила?!

Опять плотно набившись в машины, мы возвращались домой. Дядя Володя всё нахваливал меня, что вот, мол, какая смелая девчонка, «такой девчонкой можно гордиться», говорил он Фёдору, а я чувствовала обиду на него, что он мне предложил такую страшную игру (я даже и не догадывалась, как это страшно).

И всё стояло у меня перед глазами чистое, высокое небо с недосягаемой птицей в его глубине, и как я в это ЧИСТОЕ НЕБО глупо и ненужно выстрелила… Только оттого, что не хотела показаться трусихой.

…И вот уже прошло столько лет, а я всё ещё помню свой выстрел в небо, и мне до сих пор стыдно и неприятно.

Июнь. В городе, в стране и во всём мире великая радость – в космос полетела женщина! Первая в мире женщина-космонавт. Наша, советская, – Валентина Терешкова! Все прямо с ума посходили от счастья.

Раздаётся звонок в двери, мама открывает – на пороге целая толпа друзей: Козловы, Попельницкие, ещё кто-то, дядя Володя держит в руках веник, который стоит у нас обычно за дверью, он схватил его, прижал к себе, как балалайку, ударяет по воображаемым струнами и распевает во всё горло: