Мария Романушко - Там, где всегда ветер

– Здравствуйте, – услышала негромкий, ласковый голос.

Подымаю глаза от своей новеллы – передо мной стоит Енгибаров! Тёмная чёлка до бровей, бледное лицо, в грустных глазах весёлое любопытство.

– Что вы читаете? – с улыбкой спрашивает он.

– Да вот… напечатали, – сказала я, жгуче покраснев.

– О!… первый раз?

– Да нет, уже девятый.

– Солидный автор! – сказал он, и мы засмеялись. Стало легко, смущение моё прошло.

– А прочесть можно? – спросил он.

– Можно.

Мы стояли на углу циркового забора. Забор был сплошь обклеен его афишами… Он читал очень долго, или мне показалось, что долго, я ждала и ужасно волновалась.

Наконец прочёл. Смотрит на меня удивлённо.

– Не понравилось? – робко спрашиваю я.

– Наоборот! Очень понравилось!

И он поцеловал меня. В щёку. Как несколько дней назад, в цирке, когда я выбежала на манеж с цветами…

– Книжки есть? – спросил он.

– Нет пока что…

– Чтоб были! – сказал он.

– Будут! – пообещала я с уверенностью с лёгкостью семнадцати лет.

Да и как я могла не верить в это, когда САМ ЕНГИБАРОВ сказал: «Чтоб были книжки!»

Так мы познакомились. Не подозревая даже, что это – далеко не последняя наша встреча.

Вернувшись домой, я написала ему письмо на адрес сочинской гостиницы, где жили цирковые артисты. Вложила в письмо стихи.

И каждый день, в течение месяца, бегала к почтовому ящику… Пока до меня не дошло, что письмо и в самом деле оказалось без адреса… Было грустно.

В нашем кинотеатре где-то раз в полгода шли фильмы по заявкам зрителей. И вот, закупив целую гору конвертов, я села писать письма…

Вот когда пригодилось моё умение писать разными почерками! Я написала десятки писем совершенно разными почерками (наверное, самый дотошный криминалист не заподозрил бы тут одну руку!). В каждом письме (от имени школьников, студентов техникума и самых разных граждан) я просила об одном:

«Уважаемая дирекция кинотеатра! Просим вас показать замечательный фильм о гениальном клоуне Леониде Енгибарове – «Путь на арену».

Где-то недели через две на афише в центре города я увидела желанное:

«ПУТЬ НА АРЕНУ. По заявкам зрителей».

…Зал был набит битком! Я ходила на все сеансы, утренние и вечерние: с Маришкой, с мамой, с Анями. И каждый раз был полный аншлаг! Ни одного свободного места.

Таким образом, я доставила большую радость всему нашему городу.

Но даже мама не подозревала о тех письмах. А директор кинотеатра, встретив как-то мою маму (они были хорошо знакомы, ведь все в городе были знакомы!) сказал ей с изумлением: «Десять лет я директор кинотеатра, и за все годы ещё никогда не было, чтобы об одном фильме просили сразу столько людей! Поистине всенародная любовь у этого клоуна…»

Мама мне потом пересказывала этот разговор, а я в душе просто помирала от смеха. Но то, что у Леонида Енгибарова всенародная любовь – это факт.

Я в этом сама убедилась.

Осенью, в октябре, я ездила с Фёдором в Киев. У него была командировка, связанная, кстати, с переговорами о новом назначении. Заодно мама просила поискать для меня врача. Ей кого-то там посоветовали.

Дело в том, что речь моя опять застопорилась. Речь моя вела себя волнообразно: после прилива лёгкости и активности общения – наступал неизбежный отлив, и чем выше была волна моей активности, тем стремительнее и глубже я с неё падала вниз, в какую-то жуткую эмоциональную яму, когда мне трудно было говорить даже с Маришей. Каждое слово доставляло мучения.

Поэтому я предпочитала молчать по целым дням, замыкалась в себе, и только книги были моей отдушиной. Даже не верилось, что летом я выступала на телевиденье, а всего месяц назад совершенно запросто общалась с Енгибаровым!… Сейчас же – как будто замок висел, сжимающий челюсти, какой-то жуткий спазм, не отпускающий ни днём, ни ночью. Ночью я порой просыпалась от боли в скулах, так сильно я сжимала во сне зубы. Хотела расслабиться – и не могла…

Даже мысль о том, что надо произнести что-то, доставляла мучения.

Фёдор ворчал: «Не захотела поступать в институт, так хотя бы пошла куда-нибудь поработать. Я в её годы…» Ну, и так далее. Мама плакала: «Куда же она пойдёт работать, если она слова сказать не может? Это мы виноваты, так всё запустили, её давно надо было лечить…»

В Киеве мы нашли этого врача-светилу, но к нему оказалась очередь на год вперёд…

А в ноябре Фёдор взял меня с собой в командировку в Харьков. Там тоже были хорошие врачи, о которых прослышала мама, и очередь оказалась не на год вперёд, а всего лишь на два месяца. В начале февраля меня обещали положить в научно-исследовательский институт, где лечили всякие нервные болезни каким-то новым методом. Он назывался – аутотренинг.

Два месяца, февраль-март, я провела в харьковской клинике. В клинике – сплошь молодёжь, мне семнадцать, я здесь самая молодая, а самому старшему – слегка за тридцать. Съехались со всей Украины, один человек даже из Одессы. Я его расспрашивала, не знает ли он моего отца. Подумала: а вдруг? Ведь всякое бывает… Но он не знает. И всё равно я смотрю на него как на родственника: ведь он ходит по тем же улицам, дышит тем же воздухом, что и мой отец…

Главный врач нашей клиники – известный профессор, доктор наук (эх, забыла его фамилию! столько лет помнила, и вдруг забыла!), он первый в нашей стране (тогда она называлась Советским Союзом) применил в практике лечения неврозов метод аутотренинга. Этот метод, как мне рассказали, пришёл к нам из Германии, и пришёл с помощью именно нашего профессора: он перевёл с немецкого книгу про аутотренинг и стал всячески пропагандировать его, изучать и применять.

Надо сказать, что в ту пору (середина шестидесятых годов прошлого века) в Советском Союзе было много противников этого метода. Классические врачи считали его шарлатанством: ну разве это лечение, говорили они, когда человек сидит в расслабленной позе и мысленно твердит себе: «Я спокоен, я совершенно спокоен… моё сердце работает нормально…» Разве это имеет какое-то отношение к медицине?! Разве человек может таким странным образом вылечиться?

Каждый день с нами проводились занятия аутотренингом. А это совсем не то же самое, что гипноз. Гипнозом меня уже лечили раньше, гипноз мне тоже нравился, хотя я никогда не отключалась, не засыпала, а просто лежала с закрытыми глазами и внимательно слушала, что говорит врач. Чем отличается гипноз от аутотренинга? Тем, что во время гипноза человек пассивен (вот лягу сейчас на кушеточку, и меня будут лечить), а во время аутотренинга, несмотря на расслабленную позу, – человек активен. Он берёт на себя ответственность за своё здоровье, делает активный выбор: болезнь – или излечение, и, выбрав излечение, – человек как бы внутренне разворачивается в эту сторону – в сторону света и спокойной уверенности, что всё будет хорошо. Главное – дать себе выздороветь, не мешать самому себе неправильными мыслями, а для этого нужно научиться мыслить светло и конструктивно.