Патрик Модиано - Из самых глубин забвения

Она вошла, но не сразу стала искать меня взглядом. Сначала купила сигареты у стойки. Потом села на банкетку. Заметила чемодан. Положила локти на столик и протяжно вздохнула.

- Мне удалось от него оторваться, - произнесла она.

Они ужинали в ресторане возле площади Перейр: она, Карто и еще парочка. Хотела убежать в конце ужина, но они могли увидеть с террасы ресторана, как она направляется к стоянке такси или к метро.

Вышли из ресторана, и ей пришлось сесть с ними в автомобиль. Они потащили ее выпить по рюмочке неподалеку в баре одной гостиницы, "Каштаны". В "Каштанах"-то ей и удалось от них оторваться. Она тут же мне позвонила из одного кафе на бульваре Курсель.

Зажгла сигарету и закашлялась. Положила ладонь на мою руку, как часто делала с Ван Бевером на улице Кюжас. Она продолжала кашлять взахлеб.

Я вытащил сигарету у нее изо рта и раздавил ее в пепельнице. Она сказала:

- Мы должны уехать из Парижа... Вдвоем... Вы согласны? Разумеется, я был согласен.

- Куда вам хочется уехать? - спросил я.

- Куда угодно.

Лионский вокзал был совсем рядом. Достаточно дойти по набережной до Ботанического сада и перейти Сену. Оба мы оказались на дне, и настал момент оттолкнуться от ила и подняться на поверхность. Там, в "Каштанах", Карто, наверное, уже беспокоится об отсутствии Жаклин. А Ван Бевер, может быть, еще в Дьепе или в Форж.

- А Жерара ждать не будем? - спросил я.

Она отрицательно мотнула головой, и ее лицо сморщилось. Сейчас расплачется. Я понял, что она хочет, чтобы мы уехали вдвоем, для того, чтобы порвать с определенным периодом своей жизни. Я тоже оставлял за собой серые и неопределенные годы, прожитые мной до тех пор.

Мне хотелось еще раз повторить: может, подождем Жерара. Но я промолчал. Фигура в саржевом пальто навеки застынет в той зиме. В памяти будут мелькать слова: пятерка без цвета. А еще в нее будет возвращаться брюнет в сером костюме, с которым я был едва знаком и не знал, дантист он или нет.

А еще - все более расплывчатые лица моих родителей.

Я вытащил из кармана плаща ключ от квартиры на бульваре Осман, который она мне дала, и положил на стол.

- Что с ним делать?

- Сохраним на память.

Теперь у стойки не было никого. В наступившей вокруг нас тишине слышалось потрескивание неоновых ламп. Их свет резко контрастировал с черными окнами террасы. Слишком яркий свет, словно предвестие будущих весен, будущего лета, будущих лет.

- Лучше всего поехать на юг...

Я испытал удовольствие, произнося слово "юг". В тот вечер, в пустынном кафе, в неоновом свете, жизнь еще была лишена малейшей тяжести, и так легко было пуститься в бегство. Пробило полночь. Хозяин кафе направился к нашему столику, чтобы сказать, что кафе Данте закрывается.

***

В чемодане мы обнаружили две тоненьких пачки банкнот, пару перчаток, книги по зубной хирургии и машинку для скрепок. Жаклин была разочарована тем, что пачки такие тонкие.

Прежде, чем добраться до юга и до Майорки, мы решили проехать через Лондон. Чемодан мы оставили в камере хранения на Северном вокзале.

Нам пришлось ждать поезда в буфете больше часа. Я купил конверт с маркой и послал квитанцию камеры хранения Карто, по адресу бульвар Осман, дом 160. В записке я написал, что обещаю возвратить ему деньги в очень скором будущем.

***

Тогда, той весной, в Лондоне надо было быть совершеннолетним и состоять в браке, чтобы поселиться в гостинице. В конце концов мы оказались в каком-то семейном пансионе в Блумсбери. Хозяйка сделала вид, что приняла нас за брата и сестру. Она предложила нам комнату, служившую курительной или читальней: там стояли три дивана и книжный шкаф. Только на пять дней, и плата вперед.

Потом нам удалось получить два номера в "Кемберленде", массивный фасад которого выходил на Марбл Эрч. К администратору мы обратились по очереди, словно друг с другом не знакомы. Но и оттуда пришлось съехать через три дня, когда они поняли обман.

Мы совсем не знали, где нам ночевать. От Мэрбл Эрч мы пошли прямо вдоль Гайд-Парка и вышли на авеню Сассекс Гарденс, ведшую к Паддингтонскому вокзалу. По левой стороне было полно маленьких гостиниц. Мы выбрали первую попавшуюся. На сей раз у нас даже не попросили документов.

***

Сомнение настигало нас в один и тот же час, ночью, по дороге в гостиницу, в перспективе очутиться в номере, где мы жили словно беглецы, до тех пор, пока позволит хозяин.

Прежде, чем войти в гостиницу, мы ходили взад и вперед по авеню Сассекс Гарденс. Ни один из нас не испытывал ни малейшего желания вернуться в Париж. Отныне нам невозможно было появиться на набережной Турнель или в Латинском квартале: запретная зона. Конечно, Париж большой, и мы прекрасно могли бы сменить квартал, без риска натолкнуться на Жерара Ван Бевера или на Карто. Но лучше было не возвращаться в прошлое.

Сколько прошло времени до тех пор, пока мы не познакомились с Линдой, Петером Рахманом и Микаэлем Савундрой? Недели две, наверное. Две бесконечных недели, на протяжении которых лил дождь. Чтобы убежать от нашего номера с покрытыми пятнами плесени обоями, мы ходили в кино. А потом гуляли, непременно по Оксфорд Стрит. Доходили до Блумсбери, до улицы, где находился семейный пансион, в котором мы провели нашу первую ночь в Лондоне. А потом снова шли по Оксфорд Стрит в обратном направлении.

Мы старались отдалить момент возвращения в отель. Но мы не могли бесконечно ходить под дождем. На худой конец, мы могли пойти еще раз в кино или войти в большой универмаг или в кафе. Но в конце концов все равно пришлось бы решиться на возвращение на авеню Сассекс Гарденс.

Однажды, под вечер, когда мы рискнули пойти дальше, на другой берег Темзы, я почувствовал, что меня охватывает паника. Был час пик: поток жителей пригорода направлялся к вокзалу по мосту Ватерлоо. Мы шли по мосту им навстречу, и я испугался, что людской водоворот унесет нас обратно. Но нам удалось вырваться. Мы сели на скамейку на Трафальгарской площади. По дороге мы не обменялись ни словом.

- Тебе плохо? - спросила Жаклин. - Ты совсем бледный...

И улыбнулась. Я почувствовал, что она делает над собой усилие, чтобы сохранить спокойствие. Перспектива вернуться в гостиницу, снова оказаться в толпе на Оксфорд Стрит, угнетала меня. Я не осмелился спросить ее, испытывает ли она тот же страх. И сказал:

- Тебе не кажется, что этот город слишком большой?

Я тоже попытался улыбнуться. Она смотрела на меня, нахмурив брови.

- Слишком большой город и мы никого тут не знаем...

Я говорил мертвым голосом. Ни одного слова выговорить как следует не мог.

Она зажгла сигарету. Была она в своей слишком легкой кожаной куртке и немного кашляла, как в Париже. Я с сожалением вспомнил о набережной Турнель, о бульваре Осман и вокзале Сен-Лазар.