Мария Романушко - Вырастая из детства

Мы пробыли в госпитале час, не меньше. И я всё это время радовалась, и отвечала на дяди-Васины вопросы: про жизнь на новом месте, про маму, про бабушку, про школу и новых друзей… А внутри у меня уже вовсю бушевала страшная паника… Я думала: «Уже мама с работы, наверное, пришла… И что, интересно, сказала ей про меня бабушка?…» Но я тут же быстро-быстро отгоняла от себя эту страшную мысль, и утешала себя: «Они решили, что я гуляю во дворе. Я ведь иногда гуляю целый день, и ничего. Да, они решили, что я во дворе. А где же ещё мне быть?…»

Потом мы попрощались с дядей Васей, хотя ему очень не хотелось, чтобы мы уходили. Но он твёрдо, по-военному сказал:

– Идите-идите. Тебя, Ленок, уже дома, наверное, ждут.

Когда мы проходили мимо той старушки с фиалками, Толик купил ещё один букетик и опять протянул его мне. Он сказал:

– Подаришь его своей маме.

(Удивительно, думаю я теперь, ведь ему было всего двенадцать лет. Но это был совершенно взрослый человек, понимающий тонкие вещи. И, к тому же, настоящий джентльмен).

Толик без труда нашёл нужную мне остановку. Дал денег на билет. Посадил меня в троллейбус и помахал в окошко… Удивительный мальчик!

И я поехала по зелёной, волшебной улице Цвилинга… Цвилинга… Цвилинга… И дальше – по солнечному проспекту братьев Коростелёвых… Только солнце уже светило с совсем другой стороны. Оно уже шло на закат… Я сидела у окна, с синеньким, пахучим букетом, смотрела в окно и думала о том, как обрадуются мама и бабушка, когда я им расскажу про своё путешествие…

А вот и наша остановка. А вот и мама! Она увидела меня в окошке, бежит, машет мне рукой и плачет… Это неправильно. Маме нельзя так сильно бегать, у мамы скоро должен родиться ребёночек. Ей уже не надо так сильно бегать…

Я выхожу из троллейбуса на озарённую вечерним солнцем остановку. Мама смотрит на меня, как на привидение. И в первый миг не может ничего сказать. По её лицу текут слёзы – две реки слёз…

– Вот тебе, мамочка, букетик! А почему ты плачешь?

Тут мама вышла из ступора, кинулась меня обнимать и целовать:

– Господи, Боже мой, где же ты была целый день?!!

– В гости ездила. На Полигонную улицу.

– В ГОСТИ?!

– Ну, да.

– А что тебя понесло туда?!

– Я не могла найти остановку. А Мишка с тётей Любой куда-то подевались… А тут как раз автобус шёл – до Полигонной. Я и решила: поеду к тёте Вале, спрошу у неё, как мне доехать до Коростелёвых.

– Боже мой! И что же Валя не отправила тебя сразу домой?

– Я постеснялась сказать, что не смогла найти остановку. Тётя Валя решила, что я просто так в гости приехала.

– Сама? Без родителей? Через весь город? В семь лет?

– Мне скоро восемь, мамочка.

– Всё равно ты ещё маленькая! Ты ещё ребёнок! И что же ты там целый день делала?!

– Тётя Валя обедом меня накормила. Мы с Володей и Толиком поиграли. А потом с Толиком навещали дядю Васю в госпитале.

– О господи!… О ужас!… – мама хватается за голову, как будто она у неё сильно болит.

– Мамочка, а чего ты плачешь? Что-то случилось?

– Как «что случилось»! ТЫ У НАС ПОТЕРЯЛАСЬ!!! Вот что случилось!… – кричит мама не своим голосом. И мне кажется, что моя мама сошла с ума. Прохожие смотрят на нас испуганно – на девочку с букетом и женщину с большим животом.

– МАМОЧКА, Я НЕ ПОТЕРЯЛАСЬ!!! – кричу я. – УСПОКОЙСЯ!!! Я НИКУДА НЕ ПОТЕРЯЛАСЬ! Я – ВОТ! ВОТ!

Мама крепко-крепко хватает меня за руку, так что пальцы сразу заныли, и мы идём к дому.

– Возьми цветочки, – говорю я.

– Откуда они у тебя? – спрашивает мама усталым, потухшим голосом.

– Толик подарил.

– Толик…

– Тебе привет от тёти Вали и дяди Васи.

– Спасибо, – сухо сказала мама. – Знали б они, сколько мы натерпелись за этот день! Ты там с ними развлекалась, а у меня чуть инфаркта не было! Все больницы объехали! Все морги! Спасибо, Фёдору на работе машину дали. Все детские комнаты милиции объехали… Нигде тебя нет! Думали: цыгане украли…

– А Мишка с тётей Любой дома? – спрашиваю я.

– Они-то дома… Люба тоже хороша! Как можно бросить где-то ребёнка, которого тебе доверили?! Говорит: «А мы думали, Лена без нас домой поехала, что-то мы её не увидели после сеанса». Такая безответственность! Не ожидала я от неё такого. Сама же меня цыганами всё время пугала!

Такая вот приключилась история. Мама её вспоминает всю жизнь, она у неё носит название «Как Леночка потерялась». И уточняет: «Первый раз. Потому что был и ещё один драматичный случай».

А я эту историю называю: «Как я ездила в гости на Полигонную улицу».

И тот день помнится ярко-ярко… со всеми подробностями…

Фёдор работает неподалёку от дома. Он строит завод «Гидропресс». Вместе с Фёдором работает дядя Рома Вассерман. Роман Иосифович. И живёт он в соседнем доме. Они с Фёдором дружат. Хотя дядя Рома намного старше Фёдора, ему лет пятьдесят, наверное. (А Фёдору в то время было всего двадцать восемь).

У дяди Ромы есть жена тётя Зина, взрослая дочка Светлана, которая собирается замуж, и сын Юрка, который учится в нашей школе в десятом классе.

А ещё у дяди Ромы есть мотоцикл! Старый, допотопный, громоздкий и неповоротливый, с низкой и глубокой коляской на боку.

Наверное, этому мотоциклу было лет сто, никак не меньше. Но при этом он был на ходу, хоть и часто ломался. А главное, конечно, то, что он был с коляской. Мотоцикл с коляской – это ведь почти автомобиль! А если учесть то, что автомобили в то время были только у очень-очень больших начальников, и можно было прожить жизнь, ни разу на автомобиле не прокатившись, то мотоцикл с коляской имел очень высокий статус.

И вот, летними вечерами дядя Рома выкатывает свой мотоцикл из сарайчика во дворе и зовёт меня:

– Лен, поехали кататься!

Кроме меня, никто на его мотоцикл садиться почему-то не хочет – ни тётя Зина, ни Светлана, ни Юрка. А я – с удовольствием! Этот мотоцикл нас с дядей Ромой очень сдружил. Все называют его развалиной (мотоцикл, а не дядю Рому), а нам с дядей Ромой он очень нравится.

И вот я влезаю в коляску, дядя Рома включает газ, много раз ударяя ногой по какому-то рычагу. Мотоцикл со страшным рёвом, наконец, заводится – он ревёт прямо как лев! И страшно трясётся весь, выплёвывая из выхлопной трубы много копоти и вони…Но мне все эти атрибуты цивилизации – тряска, запах бензина, вонь выхлопного газа – мне всё это очень нравится. Дядя Рома ловко запрыгивает на коричневое широкое сидение и, резко крутанув ручками, – вперёд!…

Мы выезжаем со двора на широкий, залитый вечерним солнцем, проспект братьев Коростелёвых… И несёмся по этому проспекту на зависть всем…

Ну, может, и не несёмся, а тащимся, но в душе всё-таки несёмся!…

А на деле трясёмся со скрежетом и рычанием… в облаке синей гари… Иногда мотор почему-то глохнет. Даже часто. И тогда дядя Рома лихо соскакивает со своего коричневого сидения и начинает опять со всех сил пинать железный рычаг. Рычаг при каждом пинке издаёт недовольный рык, а мотоцикл при этом подбрасывает вверх! У меня такое ощущение, что я сижу на верхушке вулкана, который начинает извергаться…