Альберто Моравиа - Дом, в котором совершено преступление (Рассказы)

- Вы видели его в шестидесятой? - спросил блондин тягучим голосом, с заметным диалектным акцентом. - Но ведь его там уже нет.

- Вот видишь, мама! -воскликнул Джироламо.

Мать сделала ему знак помолчать и снова обратилась к служителю.

- Мы пришли, чтобы взять его.

- Да, но, так как прошли положенные три дня и сверх того еще два дня, мы... - Блондин, видимо, подыскивал слова, чтобы как-то смягчить ответ, но потом решил сказать правду: - Мы отправили его в газовую камеру.

- Но мы же сказали, что придем за ним!

- Да, синьора, вы это сказали, а сами столько дней не показывались! А у нас порядок строгий.

- Сколько же вы их уничтожаете за неделю? - прервал отец, подходя и предлагая блондину сигарету.

Тот поблагодарил, взял и, сунув ее за ухо, ответил:

- Ну, штук десять, пятнадцать.

Джироламо не понял и спросил с глубокой тревогой:

- А что такое газовая камера?

Мать поколебалась, но потом ответила сухо и назидательно:

- Так как бродячие собаки разносят ужасную болезнь - бешенство, их убивают. Помещают в газовую камеру, и там они умирают без всяких мучений.

- И черный грифон умер?

- Боюсь, что да, - ответил отец, положив ему руку на плечо.

Они направились к выходу. Мать сказала Джироламо:

- Сегодня здесь нет ни одной собаки, которую мне хотелось бы купить. Но на днях мы приедем сюда снова и тогда выберем, хорошо?

Джироламо ничего не ответил. Он думал о дворняжке, которая совала ему в руку свою лапу. Но теперь-то он понимал, что ему никого не удастся спасти: ни ее, ни какую-нибудь другую собаку. Он чувствовал, что весь мир охвачен непреодолимым беспорядком и непостижимой эгоистической беззаботностью. Они перешли улицу и подошли к машине.

- Из-за ваших собак я потерял все утро, - сказал отец, открывая дверцу. - Теперь я должен мчаться на службу.

- Я так и знал, что нужно было пойти позавчера, - неожиданно сказал Джироламо. - Я ведь говорил, мама! Я вчера приходил к тебе в комнату и позавчера и говорил, что надо пойти.

Тон сына, казалось, удивил мать, и она строго ответила:

- Да, ты приходил, но тогда я идти не могла, потому что устала и хотела отдохнуть.

- Почему, мама, почему ты тогда не пошла?

- Я тебе уже ответила. Потому что спала.

- Да, ты спала, мама, ты спала! - И Джироламо внезапно зарыдал так громко, что отец, который уже собирался включить скорость, заглушил мотор и сказал:

- Ну-ну, не плачь. На следующей неделе мать подыщет тебе другого щенка.

Но Джироламо все твердил и твердил громким голосом, который удивлял его самого:

- Ты спала, мама, ты спала, ты спала!

Заводя мотор, отец повторил:

- Ну-ну, не плачь! Мужчины не плачут!

А мать заметила:

- Ребенок определенно нездоров. Он стал слишком нервным.

И машина умчалась.

Повторение

В лифте Джорджия, опустив глаза, забилась в угол; Серджо сказал:

- Не делай такого лица. В конце концов то, о чем я тебя прошу, сущий пустяк. Потом мы расстанемся и никогда больше не увидимся.

Джорджия ответила:

- Это не пустяк. Мне тоже жаль, что между нами все кончено. Но мне кажется, просто жестоко притворяться, что все начинается сначала. Только тебе могла прийти в голову подобная мысль.

Лифт остановился, и они вышли на площадку. Серджо взглянул на свои часы:

- Сейчас одиннадцать, а тогда ты пришла в пять минут двенадцатого, в такой же день и тоже в мае. Только это было три года назад.

- Так что же я должна делать?

- Подожди здесь на площадке, а в пять минут двенадцатого позвони.

Серджо вынул ключ, открыл дверь и вошел в переднюю. Квартира была на верхнем этаже, небольшая и вся завалена книгами. Серджо прошел по узкому коридору между двумя шкафами, набитыми книгами, и вошел в кабинет. Все здесь было, как три года назад, только на окне жалюзи были опущены, а в тот день, три года назад, они были подняты. Он вспомнил, что в тот день ветер на террасе шевелил яркой блестящей листвой глицинии. Он поднял жалюзи, было ветрено, глициния стояла на том же месте. Тогда он подошел к письменному столу, сел за него, взял книгу, которую он читал в то утро. Это была монография об одном художнике, о картине которого он должен был тогда высказать свое мнение.

Вновь, как в то утро, зазвонил звонок, и Серджо почувствовал, как у него замерло сердце. Он встал, быстро прошел в прихожую и открыл дверь. Она стояла в дверях, совсем такая же, в том же платье, в тех же туфлях, с той же сумочкой. "И, может быть, даже взгляд зеленых глаз такой же сосредоточенный, - подумал он, - та же острая прядь темных волос на белом лбу".

- Что вам угодно? - спросил он, начиная повторение сцены, происшедшей три года назад.

Джорджия в свою очередь с трудом произнесла:

- Синьор Ланари просит извинить его за то, что он не смог прийти. Я его секретарь.

- Заходите, пожалуйста.

Серджо прошел впереди нее по коридору, вошел в кабинет. Здесь он в точности проделал то же самое, что и в то утро. Сначала он зашел за письменный стол, как бы желая сесть в кресло, затем передумал, подошел к кожаному дивану, стоявшему напротив окна, и произнес!

- Давайте сядем сюда, здесь удобнее.

Джорджия села, взглянула на него и сказала с досадой:

- Нет, не могу.

- Ну что с тобой?

- Ты мне сразу же понравился в то утро, и я села так, чтобы при первом удобном случае мои колени могли коснуться твоих. Ну как можно хладнокровно повторять некоторые вещи?

- А почему бы и нет?

- Нет уже того чувства, которое заставляло нас это делать, а без него все кажется смешным и просто неприятным. Вот, я делаю так, но от этого мне стыдно, а в то утро, наоборот, я испытала что-то чудесное.

Она сидела рядом с ним; ее красивые длинные ноги были закинуты одна на другую. Сделав над собой усилие, она придвинулась ближе к нему, затем медленно, с трудом, как будто поднимаясь по крутому склону, произнесла!

- Как я вам уже сказала, синьору Ланари пришлось остаться в гостинице, потому что он ждет звонка из Милана. А пока он вам посылает фотографии этой картины. Он просит, чтобы вы их посмотрели, а завтра утром он позвонит вам и договорится о встрече.

Вздохнув с облегчением, она взглянула в окно.

- Не так, - резко произнес Серджо, - после этих слов ты посмотрела мне в глаза.

- Как?

- Это был самый прекрасный взгляд, какой я когда-либо видел, - ответил он вдруг с волнением. - Это был взгляд... как бы сказать... в нем были и просьба и приказ вместе.

- Я тебе признаюсь, - произнесла Джорджия в раздумье, - я так боялась, что ты отошлешь меня, ты казался таким серьезным, даже сердитым. Этим взглядом я хотела дать тебе понять, что ты должен найти повод задержать меня.

- Ну-ка, попробуй.

- Вот сейчас я смотрю на тебя так, как в то утро.

Они взглянули друг на друга, и Серджо почувствовал приступ тоски. Да, это был тот же взгляд и в то же время не тот. Он тихо спросил: