Юри Туулик - Дух салаки

…Прежние двенадцативесельные суденышки, где по большей части гребцами были молоденькие девушки, а в кормчих — бывалый рыбак, совместная жизнь в прибрежных домиках на протяжении всей весенней путины. Предсказания улова — по состоянию моря, направлению ветра и другим приметам. Покупатели. Переработка — потрошение, разные виды засолки, слабый и крутой, вяление и наконец потребление или продажа. Занятный рассказ о том, как с острова Муху ездили на континент, в Вильянди, — на одних санях бочки с салакушей, на других фураж для двух лошадей, свои продукты и запасные полозья (деревянные быстро истирались, вторые брали про запас). Обмен вели баш на баш — мера салакуши за меру зерна. Всю зиму плели новые сети и мережи из самими же выращенного льна, свивали хребтовые веревки из конопли. Видите — целый набор домашних ремесел да еще соответствующие технические, как говорят современники, культуры с поля. Одна лишь терминология всех этих процессов дает материал для солидной докторской диссертации по лингвистике! А люди — жизнь и благосостояние многих семей зависели от тебя, салакуша — госпожа Балтийского моря!»

Как жалко, что у самого Пеэгеля не нашлось времени написать подобное исследование или книгу. Он изучал поэтические образы в народных песнях и нашел, что у эстонцев почти двести синонимов для обозначения молодой девицы. Если бы академик изучал жизнь и историю салаки, то наверняка выяснилось бы, что салака и салакуша не единственные слова, какими называли и почитали госпожу Балтийского моря. Местами уважение к салаке было столь велико, что на полуострове Сырве, например, только салаку называли РЫБОЙ. Пошли за рыбой, пришли с рыбой, засолили рыбу, поели рыбы. Были же еще окуни, ерши или плотва, но салака была всем рыбам Рыба. Par excellence [1] По преимуществу. , как говорят французы.

Протянутые на балконе веревочки пусты. Академик сам вялил на них рыбу. Но за лето вся салака съедена. Сегодня утром выяснилось, что ничего не осталось. Что за жизнь такая, когда рыбы нет! Увидев, как опечалился академик, супруга потихоньку надела куртку и направилась за покупками. На рынке салаки давно не видно, в магазине хоть что-то есть. Это что-то называется «Салака в томате».

На кухне Юхан открывает консервную банку. Отрезает порядочный ломоть хлеба, намазывает маслом и крошит лучок. Затем подцепляет раскисшие в томате рыбешки и кладет на хлеб. Они пахнут не рыбой, а томатной пастой. Будучи филологом, Пеэгель про себя определяет, мол, о подобных консервах следовало бы сказать не пища, а продукт.

— Адье, Балтика, — неожиданно для себя самого произносит академик. Супруга понимает смысл этих слов. А он добавляет: — Эстонцы уже столько лет живут в условиях свободы, а бедная салака все еще томится в томатном затворе.

С бутербродами на тарелке человек устраивается перед телевизором, чтобы послушать проповедь и взглянуть на озабоченного Папу.

Святой отец говорит:

— После тягостных годин снова воссиял свет свободы, которая прежде всего означает свободу религиозную. Принята демократическая конституция, жизнь граждан строится на принципах мира и братства.

Под взглядом Папы Пеэгель как бы в некой растерянности жует свой хлеб и размышляет: «Ну какое это братство, когда мы своего вековечного брата, свою любимую салаку морим в томатном соусе. Представителю какого бы народа вы ни дали попробовать сей продукт, он нипочем не узнает всех достоинств балтийской рыбки».

Между тем Папа продолжает:

— …чтобы обеспечить Эстонии будущее на принципах единодушия, мира и прогресса, будущее, в котором господствовали бы братство и солидарность в рамках международного сообщества, стремящегося ко все большему уважению и взаимопроникновению…

Академик согласно кивает: устремиться в этом направлении действительно надо. Но также следует восстановить братство и солидарность в отношении салаки, восстановить к ней уважение. Наша свобода, наша культура не станут полноценными без культуры салаки, без почтения к ДУХУ САЛАКИ.

— На что это похоже? — спрашивает он у жены. — Столько лет уже живем на свободе, а вяленой салаки нет ни в одном магазине!

Папа спускается с кафедры, месса заканчивается. А раздумья академика продолжаются и после того, как последний кусочек съеден. Может быть, именно сейчас пора заговорить об исторических заслугах салаки. Салака связана не только с детством, юностью и всей дальнейшей жизнью многих поколений. Изо дня в день салаку ели не только потому, что она самая доступная рыба, но и потому, что в голодные годы ничего другого не могли подать на стол — она являлась исторической неизбежностью и подарком судьбы. Или взять многовековую борьбу за свободу. Почему именно островитяне вели ее дольше всех? Разве только из неодолимой жажды свободы? А не потому ли еще, что салака давала удивительно много физических сил?

Не говоря уж о том, что при каждой путине островитяне все больше осваивали море и плавали лучше всех других.

А может быть, в том и заключается смысл и желание ДУХА САЛАКИ — обрести как физическую, так и духовную свободу?

Академик переходит от телевизора на кухню и делает еще один бутерброд. Острый вкус томатного соуса не умаляет его почтения к величайшей рыбке Балтийского моря.

До сей поры эстонские писатели ни книг, ни поэм о салаке не слагали. Однако сообщество упорных эстонцев, которых волною судеб прибило к Швеции, причем на тех самых посудинах, на каких ловили салаку, — беженцы, кому на чужбине родное краеведение было гораздо милее, нежели оставшимся дома, выпустили в Стокгольме капитальный труд в двух томах «Из прошлого эстонского рыболовства». Этот труд необходимо переиздать в Эстонии. Он того заслуживает с точки зрения эмоциональной, а также историко-философских аспектов и статистики. Он того заслуживает, потому что в самом тексте и даже между строк ощущается присутствие ДУХА САЛАКИ.

История рыболовства свидетельствует о том, что салака помогала выстоять не только нам самим — она наводила мосты дружбы с другими народами. Так называемый дружественный торговый обмен, или былой «финский мост», говорит о тесных связях с северным соседом. Жители малых и больших финских островов привозили в Вирумаа соленую салаку, поскольку она была приготовлена лучше и вкуснее, чем это умели эстонцы. Эта торговля велась веками, отношения с соседями были крепки и святы.

В означенном труде сказано:

«Обычно обмен велся из расчета за одну порцию салаки две порции зерна. Брали-отдавали также в долг, который впоследствии гасили. Финны называли своих давних клиентов вечными друзьями. Случаев обмана не припоминают. По-видимому, финская соленая салака была необыкновенно хороша, ибо в 1938 году, например, на прибрежную ярмарку возле Маху доставили 33 тонны рыбы и всю поменяли на шерсть, яйца, зерно и картофель. К сожалению, та ярмарка оказалась последней, поскольку годом позже началась Зимняя кампания, а затем грянула вторая мировая война».