Эрих Кестнер - Фабиан. История одного моралиста

— Дорогой фишер, завтра на заседании дирекции я буду докладывать о конкурсе, который вы тут подготовили, — произнес чей-то голос. — предложение весьма интересное. надо, чтобы они научились вас ценить.

— Вы очень добры, господин директор, — отвечал другой голос. — собственно говоря, этот проект достался мне в наследство от доктора фабиана.

— Наследственное имущество ничем не хуже любой другой собственности, господин фишер. — тон директора стал недружелюбным. — вам неприятно мое предложение? вы, значит, против прибавки к жалованью? ну что ж! проект ведь еще нуждается в кое-каких исправлениях. сейчас я продиктую машинистке доклад на основании ваших материалов. поверьте мне, он произведет фурор, наш конкурс. вам хорошо, вы можете идти домой.

— «Только мастер вечно занят», как сказал шиллер, — произнес фишер.

Фабиан вышел из оконной ниши. фишер в испуге отскочил назад. директор брейткопф освободил узел галстука.

— Я удивлен меньше, чем вы, — сказал фабиан и пошел к лестнице.

— А вот и он, — воскликнул швейцар, беседовавший с матерью фабиана.

Ее чемодан стоял в сторонке. на нем лежала дорожная сумка, дамская сумочка и зонтик. она обрадованно кивнула сыну и спросила:

— Ну, как, славно поработал?

Швейцар добродушно усмехнулся и скрылся в своем чулане.

Фабиан подал матери руку.

— У нас есть еще полчаса, — сказал он и взял ее вещи.

Положив вещи на угловое место в середине поезда (фрау фабиан полагала, что это уменьшает вероятность гибели от возможного крушения), они стали прогуливаться взад и вперед по перрону.

— Не надо отходить так далеко. — она удержала сына за рукав. — еще чемодан украдут. не успеешь оглянуться, его уж и след простыл.

В результате фабиан проникся еще больщей подозрительностью, чем мать, и то и дело смотрел в окно на багажную сетку.

— Мне уже можно ехать, — вдруг сказала мать, — вешалку к пальто я пришила. комната твоя опять приобрела человеческий вид. фрау хольфельд считает себя обиженной. но ты не обращай внимания.

Фабиан бросился к передвижному буфету и принес матери бутерброд с ветчиной, кекс и два апельсина.

— Что за безрассудство, сынок! — сказала она. он засмеялся, вошел в купе, незаметно сунул в ее

Сумочку двадцатимарковую бумажку и снова вышел на перрон.

— Когда же ты наконец приедешь домой? — спросила мать. — я буду готовить все твои любимые кушанья, каждый день другое, мы будем ходить в сад к тете марте. в магазине делать почти нечего.

— Я приеду, как только смогу, — заверил он. уже стоя у окна купе, она сказала:

— Будь здоров, якоб. и если дела у тебя не пойдут, собери свои пожитки и приезжай домой.

Фабиан кивнул. они смотрели друг на друга и улыбались, как положено улыбаться на перроне или у фотографа, только вот фотографа нигде не было видно.

— Счастливого, счастливого тебе пути, — прошептал он, — как хорошо, что ты была здесь!

На столе стояли цветы. рядом лежал конверт. фабиан вскрыл его. оттуда выпала двадцатимарковая бумажка и записка. «пусть мало, но зато с любовью, Твоя мама ». В нижнем углу было еще приписано: «съешь сначала шницель. колбаса в пергаменте может лежать дольше».

Он спрятал деньги. теперь мать уже едет в поезде и скоро обнаружит те двадцать марок, которые он положил в ее сумочку. с математической точки зрения, результат равен нулю. каждый оставался при своих. но добрые дела нельзя аннулировать. моральные уравнения решаются иначе, чем арифметические.

В тот же вечер корнелия попросила у него сто марок. в коридоре киноконцерна она встретилась с макартом. он зашел в здание конкурирующей фирмы для переговоров о прокате и заговорил с корнелией. она как раз тот тип женщины, который он давно ищет, для следующей картины его фирмы, разумеется. завтра, во второй половине дня, пусть зайдет к нему в контору. директор картины и режиссер тоже будут там. может, они ее попробуют.

— Мне необходимо завтра иметь новый джемпер и шляпу. я знаю, фабиан, у тебя почти не осталось денег. но не могу же я упустить такой шанс! ты только подумай, вдруг я стану киноактрисой! можешь себе представить?

— Почему бы нет? — сказал он и отдал ей последние сто марок. — надеюсь, они принесут тебе счастье.

— Мне? — спросила она.

— Нам, — поправился он ей в угоду.

Этой ночью фабиану приснился сон. вероятно, он видел сны чаще, чем ему казалось. но в эту ночь его разбудила корнелия, и он вспомнил свой сон. кто мог бы разбудить его еще совсем недавно? кто стал бы трясти его за плечо среди ночи? а теперь он спит рядом с корнелией? он спал со многими женщинами и девушками, что правда, то правда, но рядом с ними?..

Во сне он шел по бесконечной улице. дома, без окон и дверей, казалось, уходили в небо, чужое и далекое, словно над глубоким колодцем. фабиан, смертельно усталый, страдал от голода и жажды. он видел — улица не кончается, он шел и хотел дойти до конца.

— Это не имеет смысла, — сказал вдруг чей-то голос.

Фабиан оглянулся. За его спиной стоял старый изобретатель в выцветшей пелерине, с неаккуратно сложенным зонтом, в жесткой посеревшей шляпе.

— Добрый день, милый профессор, — воскликнул Фабиан. — Я думал, вы в сумасшедшем доме.

— Да вот же он, — сказал старик и ткнул зонтиком в какое-то здание. Раздался жестяной звук. И раскрылись ворота, которых не было.

— Мое последнее изобретение, — сказал старик. — Разрешите мне, дорогой племянник, пройти вперед, я здесь хозяин.

Фабиан последовал за ним. В швейцарской на корточках сидел директор Брейткопф и, держась за живот, стонал:

— Я сейчас рожу! Секретарша опять не предохранялась! — Потом он трижды ударил себя по лысине, это прозвучало, как удары гонга.

Профессор засунул глубоко в глотку Брейткопфа свой неаккуратно сложенный зонтик и раскрыл его. Лицо Брейткопфа лопнуло, как воздушный шарик.

— Покорно благодарю! — произнес Фабиан.

— Не за что, — отвечал изобретатель. — Вы мою машину уже видели? — Он взял Фабиана за руку и по коридору, залитому голубоватым неоновым светом, вывел на вольный воздух.

Машина, огромная, как Кельнский собор, высилась перед ними. Около нее стояли полуголые рабочие с лопатами в руках и швыряли сотни тысяч маленьких детей в гигантский котел, в котором полыхало красное пламя.

— Давайте посмотрим с другой стороны, — сказал изобретатель. На ленте транспортера они проехали через серый двор. — Вот. — Старик пальцем указал вверх.

Фабиан поднял глаза. Мощные, раскаленные бессемеровские конвертеры опускались, автоматически опрокидывались и вытряхивали свое содержимое на горизонтальное зеркало. Содержимое это было живое. Мужчины и женщины падали на сверкающее стекло, сразу же вскакивали и как зачарованные смотрели на свое близкое, но недоступное отражение. Некоторые кивали своим отражениям, как знакомым. Кто-то достал из кармана пистолет и выстрелил. Хотя он точно взял на мушку сердце своего отражения, но попал в собственный большой палец на ноге, и лицо его исказилось. Другой крутился на одном месте. Очевидно, хотел стать спиной к отражению, но тщетно.