Симона Бовуар - Мандарины

— С естественным для интеллектуалов мазохизмом вы приняли идею диктатуры духа, — сказал Скрясин. — Но можете ли вы согласиться с этими преступлениями, направленными против человека, против всех людей?

— Мне кажется, что ответ не вызывает сомнений, — сказал Самазелль.

— Прошу прощения, — сухо возразил Дюбрей, — но у меня есть сомнение. Я не знаю ни почему ваш друг сбежал, ни почему он так долго сотрудничал с режимом, который теперь разоблачает перед нами; полагаю, причины у него были веские; однако я не хочу рисковать, потворствуя некой антисоветской махинации. К тому же мы неправомочны давать вам ответ от имени СРЛ: присутствует лишь половина комитета.

— Если бы мы сами были согласны, то наверняка добились бы и решения всего комитета, — сказал Самазелль.

— Как вы можете колебаться! — Лицо Ламбера пылало от возмущения. — Даже если четверть из того, что он рассказывает, правда, надо сразу же кричать об этом во все громкоговорители. Вы не знаете, что такое лагерь! Будь то русский или нацистский, разницы никакой: мы не для того сражались против одних, чтобы поощрять других...

Дюбрей пожал плечами:

— В любом случае для нас речь идет не о том, чтобы изменить режим в СССР, а лишь о том, чтобы повлиять сегодня во Франции на представление, которое складывается об СССР.

— Это как раз то самое дело, которое касается нас непосредственно, — заявил Ламбер.

— Согласен, но мы были бы преступниками, впутавшись в это без достаточной информации, — сказал Дюбрей.

— Иначе говоря, вы сомневаетесь в словах Жоржа? — спросил Скрясин.

— Я не принимаю их за непреложную истину.

Скрясин ударил рукой по досье, лежавшему на письменном столе:

— А это все, как вы относитесь к этому? Дюбрей покачал головой:

— Я считаю, что ни один факт не находит серьезного подтверждения. Скрясин, не останавливаясь, принялся говорить что-то по-русски; Жорж

отвечал ему бесстрастным тоном.

— Жорж говорит, что берется предоставить вам неопровержимые доказательства. Пошлите кого-нибудь в Западную Германию: там у него есть друзья, которые подробно расскажут вам о лагерях в советской зоне. К тому же в архивах рейха обнаружили некоторые документы, переданные Советским Союзом после германо-советского пакта: там указаны цифры, которые вы сможете получить.

— Я поеду в Германию, — вызвался Ламбер. — И немедленно. Скрясин одобрительно посмотрел на него.

— Зайдите ко мне, — сказал он. — Это деликатная миссия, которую надо тщательно подготовить. — Скрясин повернулся к Дюбрею: — Если мы доставим вам доказательства, которых вы требуете, вы готовы рассказать об этом?

— Принесите ваши доказательства, и комитет решит, — нетерпеливо ответил Дюбрей. — А пока все это болтовня.

Скрясин встал, Жорж тоже.

— Я прошу всех вас держать в строжайшем секрете беседу, которая только что у нас состоялась. Жорж хотел во что бы то ни стало лично встретиться с вами, однако вы понимаете, какие опасности ему угрожают в таком городе, как Париж.

Все они с успокаивающим видом закивали, Жорж напряженно поклонился и, не прибавив ни слова, последовал за Скрясиным.

— Я сожалею об этой отсрочке, — сказал Самазелль. — По существу вопроса нет ни малейших сомнений. Мы могли бы сразу опубликовать выдержки из положений о труде, одного этого было бы уже достаточно, чтобы возбудить общественное мнение.

— Возбудить общественное мнение против СССР! — молвил Дюбрей. — Это именно то, чего нам следует избегать, особенно теперь!

— Но ведь эта кампания пойдет на пользу не правым, а СРЛ, а движение в этом очень нуждается! — заметил Самазелль. — После выборов ситуация изменилась, и, если мы будем упорствовать, желая угодить и волкам, и овцам, СРЛ крышка, — с жаром добавил он. — Успех коммунистов заставит многих колеблющихся вступить в компартию, а многие бросятся от страха в объятия реакции. С первыми ничего не поделаешь, зато другие могут прийти к нам, если мы открыто атакуем сталинизм и пообещаем перегруппировку независимых от Москвы левых сил.

— Странные левые, которые сплотят антикоммунистов вокруг антикоммунистической программы! — заметил Дюбрей.

— Вам известно, что нас ждет? — рассерженно спросил Самазелль. — Если и дальше так пойдет, то через два месяца СРЛ будет представлять собой всего лишь маленькую группу интеллектуалов, порабощенных коммунистами, одновременно презираемых и управляемых ими.

— Никто нами не управляет! — возразил Дюбрей.

Анри будто сквозь туман слышал эти взволнованные голоса. В настоящий момент на судьбу СРЛ ему было наплевать. Единственный вопрос заключался в том, в какой мере Жорж говорил правду. Если только он не солгал от начала и до конца, отныне невозможно будет думать об СССР так, как думали прежде, придется все пересмотреть. Дюбрей ничего не желал пересматривать, он укрывался за скептицизмом; Самазелль только и ждал подобного случая, чтобы выступить против коммунистов. Анри вовсе не хотел порывать с коммунистами, но и обманывать себя тоже не хотел.

Он встал:

— Весь вопрос в том, чтобы знать, правду сказал Жорж или нет. А пока все разговоры впустую.

— Я того же мнения, — сказал Дюбрей.

Ламбер и Самазелль вышли вместе с Анри. Едва закрылась дверь, как Ламбер проворчал:

— Дюбрей и правда подкуплен! Он хочет замять это дело. Но на этот раз номер не пройдет.

— К несчастью, комитет всегда поддерживает его, — заметил Самазелль. — По сути, СРЛ — это он.

— Но «Эспуар» не обязана подчиняться СРЛ! — возразил Ламбер.

— А! Вы поднимаете важный вопрос! — улыбнулся Самазелль и добавил мечтательно: — Разумеется, если бы мы решились заговорить прямо сейчас, никто не смог бы нам помешать!

Анри удивленно посмотрел на него:

— Вы планируете разрыв между «Эспуар» и СРЛ? С чего вдруг?

— Если и дальше так будет продолжаться, то через два месяца СРЛ перестанет существовать, — сказал Самазелль. — Я хочу, чтобы «Эспуар» пережила его.

Широко улыбаясь, он удалился, и Анри облокотился на парапет набережной.

— Я спрашиваю себя, что он затевает! — сказал Анри.

— Если он хочет, чтобы «Эспуар» снова стала свободной газетой, он прав! — заметил Ламбер. — Там снова устанавливают рабство, здесь убивают! И кто-то еще хочет, чтобы мы не протестовали!

Анри посмотрел на Ламбера:

— Если Самазелль предложит разрыв, не забывай, ты обещал мне: в любом случае ты поддержишь меня.

— Хорошо, — сказал Ламбер. — Но предупреждаю тебя: если Дюбрей надумает замять дело, я уйду из газеты и продам свои акции.

— Послушай, нельзя ничего решать до тех пор, пока не подтвердятся факты, — возразил Анри.

— А кто будет решать, что они подтвердились? — спросил Ламбер.