Симона Бовуар - Мандарины

— Все бесполезно; мы загнаны в угол, — произнес он безучастным тоном. — Я не упорствую, но при таких условиях мне уже неинтересно заниматься «Эспуар». Наверняка можно сделать так, чтобы мой уход не причинил вреда ни газете, ни СРЛ.

— Послушайте, дайте мне два дня, — попросил Дюбрей. — Если через два дня я ничего не добьюсь, вы решите, как вам поступить.

— Хорошо. Но все и так решено, — ответил Анри.

Когда Анри вышел на улицу, голова у него шла кругом; он сделал несколько шагов по направлению к редакции, но то было последнее место, куда ему хотелось бы пойти: встретиться с Люком, с Люком, который начнет жаловаться или предложит новый налет на какого-нибудь дантиста, это было свыше его сил; о Поль с ее пророчествами, ее причитаниями тоже не могло быть и речи. А между тем ему необходимо было выговориться. Он чувствовал себя обманутым, словно после одного из тех сеансов, когда хитрый фокусник раскрывает будто бы перед вами тайну своих трюков. Дюбрей мошенничал, его уже собирались поймать с поличным, ан нет, не вышло, подтасованной карты не оказалось ни у него в руках, ни в карманах. В какой мере он лгал, а в какой обманывал себя? Между цинизмом и недобросовестностью где найти место его предательству? Оно имело место, тут нет сомнений, но докопаться до него невозможно. «Я опять позволил манипулировать собой». И снова очевидность бросилась ему в глаза: речь шла о преднамеренном заговоре, Дюбрей, посмеиваясь, управлял всем. Анри остановился посреди моста и оперся о парапет руками. Может, сейчас он впадает в бред? Или, напротив, проявил слабоумие, когда усомнился в вероломстве Дюбрея? В любом случае, если он и дальше будет метаться в одиночестве от одной очевидности к другой, его голова расколется. Ему во что бы то ни стало требовалось обсудить с кем-нибудь случившееся. Он вспомнил о Ламбере. «Если бы я последовал его советам, то не дошел бы до этого», — сказал он себе. Ламбер не любил Дюбрея, однако претендовал на беспристрастность; и он был единственным, с кем Анри мог рассчитывать поговорить на эту тему. Он пересек мост и вошел в телефонную будку какого-то кафе.

— Алло! Это Перрон. Могу я заглянуть к тебе?

— Конечно. Это чертовски хорошая идея! — В пылком тоне Ламбера сквозило некоторое удивление. — Как дела?

— В порядке. До скорого, — ответил Анри.

Встревоженное участие этого голоса успокоило его. Привязанность Ламбера выглядела несколько неуклюжей, но для него, по крайней мере, Анри хоть не был пешкой. Он торопливо поднялся по лестнице: странный день, который он провел, то и дело поднимаясь по лестницам, словно был кандидатом в академию {87} 87 ...словно был кандидатом в академию. — Согласно традиции, выдвинутый в члены Французской академии должен перед выборами нанести визит каждому из «бессмертных». .

— Привет. Проходи сюда, — радостно встретил его Ламбер. — Извини за этот бардак: я не успел навести порядок.

— Послушай, ты весьма недурно устроился! — сказал Анри.

Большая светлая комната, продуманный беспорядок, проигрыватель, дискотека, книги в переплетах, расставленные по именам авторов; на Ламбере был черный спортивный свитер с желтым шелковым фуляром: в столь непривычной обстановке Анри чувствовал себя слегка смущенным.

— Коньяк, виски, минеральная вода, фруктовый сок? — спросил Ламбер, открывая шкафчик под книжными полками.

— Виски, и покрепче.

Ламбер пошел за водой в ванную комнату бледно-зеленого цвета; Анри успел заметить толстый махровый халат, целый набор щеток и мыла.

— Как случилось, что ты в такой час не в редакции? — спросил Ламбер.

— В газете большие трудности.

— Какие трудности?

Неправда, что Ламбер не интересовался газетой; скорее между ним и Люком существовала прочная антипатия, которую легко было понять, увидев их рядом; он выслушал рассказ Анри с негодующим вниманием.

— Конечно, это уловка! — сказал Ламбер и, поразмыслив, добавил: — Ты не думаешь, что Дюбрей постарается проникнуть в газету вместе с Самазеллем? Или вместо Самазелля?

— Нет, не думаю, — ответил Анри. — Журналистика его не интересует, и в любом случае он контролирует «Эспуар» от имени СРЛ. Но это ничего не меняет, он расставил мне подлую ловушку. — Анри взглянул на Ламбера. — Как бы ты поступил на моем месте?

— Если хочешь, брось все, чтобы побольше насолить им, — сказал Ламбер, — но вот чего ни в коем случае нельзя делать, так это отдавать им газету по-хорошему. Им только того и надо.

— Я не хочу скандала, — возразил Анри, — но бросил бы все потихоньку.

— Это значит признать себя побежденным, они будут очень довольны, — сказал Ламбер.

— Ты сам всегда отговаривал меня от политики, вот удобный случай оставить ее.

— «Эспуар» — это совсем другое дело, а никакая не политика, — заметил Ламбер. — Ты создал ее, это дело твоей жизни... Нет, защищайся, — с жаром сказал он. — Если бы у меня были настоящие деньги! Но у меня их как раз столько, чтобы не знать, куда девать.

— И мне нигде не найти их, они прекрасно это знают.

— Соглашайся на Самазелля и договорись с Люком нейтрализовать его.

— Если они объединятся с Трарье, то будут не слабее нас.

— Откуда у Самазелля деньги, чтобы выкупить акции? — спросил Ламбер.

— Аванс за книгу или Трарье поможет.

— Почему он так держится за Самазелля?

— Откуда мне знать? Я даже не знаю, почему этот тип в СРЛ.

— Надо дать отпор, — сказал Ламбер; он задумчиво ходил взад и вперед по комнате, когда послышались два настойчивых звонка. Ламбер покраснел до корней волос: — Мой отец! Я не ждал его так рано!

— Я ухожу, — сказал Анри.

Ламбер смотрел на него со смущенным, умоляющим видом.

— Ты не хочешь поздороваться с ним?

— Ну конечно, разумеется, — с живостью откликнулся Анри.

Поздороваться — это ни к чему не обязывает; между тем Анри удалось изобразить лишь вынужденную улыбку, когда он увидел, как к нему подходит человек, который, возможно, отправил Розу на смерть и наверняка всеми силами служил немцам. Под седеющими волосами желтое, опухшее лицо освещали глаза фарфоровой голубизны, неистребимо нежной голубизны, удивлявшей на этом состарившемся лице. Месье Ламбер подождал, пока Анри сам протянет ему руку, однако заговорил первым.

— Я горел желанием встретиться с вами, — сказал он. — Жерар столько рассказывал мне о вас! — На его лице появилось подобие улыбки, которую он тут же погасил. — Как вы молоды!

Для него Ламбер звался Жераром и был всего лишь мальчиком; это выглядело естественным и в то же время странным; они были не похожи друг на друга, но по той или иной причине казалось неудивительным, что они отец и сын.

— Ламбер, вот кто действительно молод, а вовсе не я, — с воодушевлением сказал Анри.