Джон Апдайк - Жесты

— Интересно, что такое есть у них, чего не оказалось у нас, — сказала она.

— Возможно, у них было меньше, вот они и не ждали большего, — предположил Ричард.

— Это слишком просто. — Она не столько сопротивлялась его завуалированным комплиментам, сколько была за них признательна. Сопротивляйся же!

— Как, по-твоему, дела у детей? — спросил он. — Джон какой-то замкнутый.

— Он такой и есть. Хватит к нему цепляться.

— Просто не хочу, чтобы он вообразил себя твоим маленьким мужем. Дом теперь кажется таким огромным!

— Это ты мне говоришь?

— Прости. — Ему действительно было стыдно, подтверждением чему были его руки на столе ладонями вверх.

— Просто поразительно, что двоим людям перестало хватать целой бутылки вина! — воскликнула Джоан.

— Заказать еще одну? — Втайне он пришел в смятение: расточительство! Увидев это, она сказала:

— Нет, просто перелей мне половину своего бокала.

— Можешь выпить весь, — ответил он, делая так, как ему сказали.

— Говоришь, у вас с ней замечательный секс?

Этот вопрос застал его врасплох, он испугался нежелательного развития беседы. Они с Рут придерживались этикета независимого адюльтера, а с Джоан надо было подчиняться некоему кодексу раздельного проживания.

— Так всегда бывает, когда двое не муж и жена.

— Зуб даешь, белый чувак? — Глотнув его вина, Джоан стала неудержимо веселой. Она приблизилась к нему настолько, насколько позволил стол. — Ты должен обещать, — слово «обещать» она сопроводила жестом негодования на саму себя, — никогда никому этого не говорить, даже Рут...

— Наверное, тебе не стоит мне это рассказывать. Не надо.

Он понял, почему до сих пор она была такой немногословной; ей давно хотелось поговорить о своем любовнике, он грел ее изнутри, как растущий плод. Теперь она решила его выдать.

— Прошу тебя, не надо! — сказал Ричард.

— Что за формализм! Ты единственный, с кем я могу поговорить. Из этого ничего не следует.

— Ты говорила так о том, что мы с тобой спим в моей квартире.

— Она против?

— Еще как!

Джоан захохотала, и Ричард в тысячный раз поразился совершенству ее зубов, этих ровных, закругленных, белоснежных, очерченных губами доказательств безупречности черепа и незапятнанности души. Ликуя и торжествуя, она принялась откровенничать про себя и Энди: как он воевал с гостиничным персоналом из-за отсутствия полотенец в снятом на несколько часов номере, как он всякий раз засыпает после секса ровно на семь минут. Ричард много лет знал этого Энди — стройного смуглого эксперта по корпоративному праву, разведенного участника изощренного слияния бизнес-гигантов. Щеголь и прилежный прихожанин, тот по поводу и без проявлял достоинство и, видимо, клюнул на поверхностный лоск Джоан, на ее самообладание в стиле Новой Англии, а не на жившего у нее внутри бесенка.

— Мой психоаналитик считает, что у Энди был симбиоз с тобой, а теперь, когда ты ушел, он мне кажется нелепым.

— Он не нелепый, а хороший, верный, красивый, состоятельный. Он прелесть. У него один изъян — любовь к тебе.

— Хочешь сказать, что он защищает тебя от меня? Его пуговицы!.. На застегивание всех своих пуговиц ему требуется не менее четверти часа. Если бы шили мужские костюмы-четверки, он бы носил такие. А мытье!.. Он каждый раз моет все.

— Хватит! — не выдержал Ричард. — Прекрати все это мне рассказывать!

Но у нее уже кружилась голова среди вращающихся зеркал ее измен, лицо так разгорелось, вся она так трепетала, что официантка, наливая им кофе, сочувственно хихикала. Лицо Джоан уже напоминало цветом пион, бледно-голубые глаза стали почти прозрачными. Он разглядел сквозь ее слова, что она хотела сказать: эти любовники, пусть мы их и любим, не мы, они не так священны, как реальность. Реальность — это мы. У нас дети. Мы отдавали друг другу наши юные тела. Мы давали обещание вместе состариться.

Джоан рассказала об одном случае у нее дома, то есть в доме, раньше принадлежавшем им обоим, когда внезапно заявился водопроводчик. Ричарду пришлось смеяться вместе с ней. Проблемы с трубами были старой шуткой, непрекращающейся сагой.

— Звонок в дверь. Врывается мистер Келли — ну, ты знаешь, как в спальне слышно все происходящее на кухне, мы сами от этого страдали... — Она подняла глаза, чтобы убедиться, что он понял намек. Он кивнул, она продолжила: — В самый ответственный момент! — И жестом, родственным постукиванию пальцем по ладони в машине, на которое он когда-то обратил внимание, она изобразила в воздухе букву «о», словно собралась написать все слово «ответственный». Движение было энергичное, но робкое, изящное, но неуверенное, доверчивое; он понял весь его смысл, понял и другое: что она никогда, никогда не перестанет жестикулировать у него внутри, что бы их ни разлучило, даже смерть — ее жесты останутся, высеченные в хрустале.