Шон О'Фаолейн - Деточка

Бенджи что-то промычал. Он уже много раз это слышал.

- У отца Бенайнаса из капуцинского монастыря.

Бенджи целиком ушел в описание боя быков и опять ничего не ответил.

- Он знает тебя.

Тут Бенджи поднял глаза:

- Меня? Да я отродясь его не видел. - И он опять уставился в книжку.

- Зато он тебя видел. Говорит, что знает тебя как облупленного.

Бенджи отложил "Исповедь". Там опять началось покаяние.

- Вот как! Так вы, значит, говорили обо мне? - Она услышала зловещие нотки в его голосе, но решила пропустить их мимо ушей.

- Нет, что ты! Это ведь было на исповеди. Мы просто говорили о бедняжке святом Августине.

- Неужели? - сказал Бенджи, внимательно глядя на нее. - Скажите пожалуйста! А еще какой-нибудь священник случаем не знает меня?

- Отец Семпль из Южной церкви часто видит тебя в банке. А отец Милви из церкви на озере говорит, что тебя ждет большое будущее, надо только достойно себя вести.

Тут уж Бенджи не выдержал:

- Вижу, ты раззвонила обо мне по всему городу. Небось, всем рассказываешь, что я сущее наказание.

- Ой, Бенджи! Да как у тебя язык поворачивается?! Я всегда говорю и могу повторить хоть Папе римскому, что ты самый лучший сын на свете. Так оно и есть! Насколько я знаю! - И с болью в голосе добавила: - А что я знаю о твоих делах? Только то, что ты сам рассказываешь. - Она помолчала. - Ты живешь как хочешь. - Она помолчала подольше. - На свой страх и риск.

Теперь надолго замолчали оба.

- Пожалуй, пойду погуляю с собакой, - сказал наконец Бенджи.

Но он дошел лишь до ближайшего бара, где задумчиво пропустил пару рюмок. Выпить ему было просто необходимо. Ей - тоже, и она выпила. Глоточек бренди по вечерам, а то и два, если ее бедное сердце слабело или слишком колотилось, давно стал для нее привычным, но она никогда не говорила об этом Бенджи - не хотела тревожить бедного мальчика. Выпив, она почувствовала себя лучше и даже смогла снова надеть очки и заглянуть в "Спортивную хронику" - узнать, кто завтра участвует в скачках в Леопардстауне, ведь, как и всякая уроженка графства Килдэр, она никогда не теряла интереса к лошадкам.

Около трех месяцев вся их жизнь протекала под знаком Моники. За это время мать ни разу не упрекнула Бенджи. Каждое утро, провожая его на работу, она грустно улыбалась. Каждый вечер, встречая Бенджи с работы, она нежно и торжественно целовала его, потом вставала на колени и, несмотря на все протесты сына, снимала с его ног калоши. Никогда еще за ним так не ухаживали. Она даже стала подогревать по утрам его брюки и только тогда позволяла их надеть. Только ходить в кино она отказалась. Говорила, что нет настроения. Вместо этого усаживалась против сына и принималась молиться, перебирая четки. Если Бенджи говорил что-нибудь забавное, мать тяжело вздыхала. Он уже не мог сосредоточиться на "Спортивной хронике".

За три месяца такой жизни оба совершенно издергались, и, отправляясь на лето в Биарриц, Бенджи окончательно выдал себя, заверив ее не меньше трех раз, что едет один. Тогда-то она и решилась обратиться за помощью к управляющему банком.

- Что же я могу поделать, дорогая миссис Спилейн? - сказал управляющий, когда она закончила свой необычный рассказ. - Я не вмешиваюсь в личную жизнь подчиненных, разве что дело доходит до публичного скандала или мешает нормальной работе банка. Уверяю вас, Бенджи - образцовый служащий, и меня очень удивляет то, что я сейчас услышал. У вас есть какие-нибудь доказательства?

Не могла же она признаться, что вскрывает письма своего сына, поэтому главное доказательство пришлось утаить. А сказала она так:

- Разве я не мать? И если вас эта история удивляет, то меня, с вашего позволения, и вовсе поражает, как это вы разрешаете подобным особам работать в уважаемом учреждении? Женщина в банковском деле - это вообще противоестественно, это противно Богу! В банке, скажите пожалуйста! Знаете, как называются дамочки, которые только и ждут случая вцепиться мертвой хваткой в первого же чистого мальчика?

Управляющий смутился. Он сам женился на служащей банка и очень жалел об этом.

- Ваш сын уже не мальчик, миссис Спилейн. Он взрослый человек. Такими разговорами вы ему только повредите. Со временем он, может быть, сам займет пост управляющего, если не останется холостяком. Так что для всех будет лучше, если ваш мальчик женится на этой девушке.

Она выпрямилась во весь свой рост: маленькая, кругленькая старушка, в блеклых голубых глазах - горечь, в голосе - ненависть.

- Я скорее соглашусь увидеть его в луже крови у своих ног, чем мужем этой Иезавели, - сказала она.

Бенджи вернулся из Биаррица и на следующий день свалился к ее ногам, истекая кровью. Его спешно увезли в больницу с прободением язвы. Перед операцией пригласили священника, и Бенджи уже так ослаб духом, телом и разумом, что не мог ему противиться. Побывав на волосок от смерти и едва выкарабкавшись, он совершенно изменился. Когда миссис Спилейн, глаза которой так покраснели от слез, что сравнялись цветом с накрашенными губами, поднялась по крутой больничной лестнице в палату сына и увидела, что он по собственной воле листает "Жизнеописание арского кюре", она поняла, что материнская любовь одержала полную победу.

* * *

Бенджи теперь проникся глубоким уважением к святому Августину. Каждый вечер, сидя бок о бок на веранде их маленькой виллы, мать и сын спокойно наблюдали, как гаснет солнце над заливом. Вечерами Бенджи выходил из дому только по делам благотворительности вместе с другими прихожанами церкви Святого Винсента. Он отказался от крепких напитков. Перестал читать "Спортивную хронику". Навещали их только постоянные прихожане церкви Святого Винсента, отец Бенайнас из монастыря капуцинов и еще отец Семпль из Южной церкви или викарий, спасший в больнице его заблудшую душу. Застав однажды мать за чтением романа под названием "Любовник в пурпуре", Бенджи встал, подошел к полкам и, порывшись среди книг, протянул ей с грустной улыбкой новую биографию отца-иезуита из Перу, бичевавшего себя хлыстами с вплетенными в них притупившимися лезвиями. Был и еще один тревожный эпизод. Как-то, вернувшись пораньше из похода по благотворительным делам, Бенджи нашел за диванной подушкой полупустую бутылку бренди "Хеннесси", три звездочки, и почуял в комнате явный запах спиртного. Он ничего не сказал, промолчал и несколько дней спустя, когда, развернув утреннюю газету, чтобы посмотреть спортивную страничку в память о прежнем безрассудстве, обнаружил, что все старты на скачках в Херст-парке отмечены "плюсами" и "минусами", а рядом записаны ставки. Тут Бенджи стал кое-что вспоминать. Он даже стал сопоставлять - мясо вечером было жесткое, а вместо бургундского мать подала бордо. Он припомнил, как год назад нашел на полке за шеститомной "Историей Ирландии" Д'Альтона тонкую пачку разноцветных билетиков, принял их за свои, очень испугался и тут же сжег. Он понял, что рассказы про матушку Луни - сплошная клевета.