Шон О'Фаолейн - Здесь старым места нет

Внезапно он с ужасом подумал о миллионах юношей, убитых в европейских войнах, - их больше, чем видимых и невидимых звезд на небе, и разве не всякая смерть - напрасная трата?

- Я не о нем, - сказал Джо. - Я о нас, обо всем, чем мы жили в свое время.

- Ха! - Фредди усмехнулся своим мыслям. - Время - забота стариков. Молодым не нужны часы. Когда ты молод, у тебя одна мера: сейчас, теперь. Для собак и мальчишек существует только "теперь" - нескончаемое "теперь". Помнишь, когда мы были молоды, какие были длинные летние дни? Каждый день вечность! А все потому, что, когда ты молод, тебя не мучают мысли. Ты просто живешь, не заботясь о том, какое чудо проматываешь. "Здесь старым места нет. Тут юные тела свились в объятьях..." Даже смерть прекрасна, когда ты молод. Но не дай бог взглянуть смерти в глаза, пока ты молод. Как страшно и одиноко тебе потом, как тяжко выносить бесконечное унижение этой жизни! М-да. Когда перестаешь жить, начинаешь следить, как пересыпается в часах последний песок... Ты когда-нибудь копался в своей совести, Джо?

Джо вздрогнул.

- Каждый месяц, на исповеди.

- Вот когда тобой завладевают время и старость. Напоминают, что рано или поздно придется поднять парус и пуститься в плавание. Да где тебе понять. У тебя нет совести.

- Я знаю, что значит жить по совести, - возмутился Джо. - И получше тебя! Ты зачем взял мои облигации?

Не обращая внимания на вопрос, Фредди сухо сказал:

- Мы - народ мальчишек. Больше всего на свете любим свою рогатку или гладкий камешек со дна реки.

- Да, - безразлично и примирительно произнес Джо. А про себя подумал: какой же я идиот, что притащил этого психа назад в Ирландию и взял к себе работать.

- Знаешь что, Джо? Эта страна - для молодых. Им тут жить и умирать. А что мы с тобой? И жить не живем, и умереть как следует не можем. Сплошное жульничество. Потому-то здесь все старики - жулики: как к ним, так и они. Ты сам посуди. Вот сейчас почему бы этим чертовым полицейским или военным не дать нам шанс пристойно умереть? Так нет. Выходит, нас опять надули. Умереть - и то нельзя! Только и можем, что просиживать задницу, пить, жрать, болтать, жульничать и богатеть, и дряхлеть, и бить себя в грудь, как ты, старый боров, у алтаря в Лоу-Дерге.

Его голос звучал все громче. Вдруг он задрал голову, сжал кулаки и заорал, как пес, лающий на луну:

- Я хочу драться! Выходите, гады, подеремся!

Джо схватил его за плечо и зажал ему рот.

- Ты что, совсем спятил? Хочешь, чтобы он им достался?

Фредди склонил голову, потом грустно покачал ею. Он успокоился так же внезапно, как и взорвался.

- Видишь? - прошептал он. - Мы опутаны по рукам и ногам, нас даже мертвые не пускают. Говорю тебе, умереть достойно могут только молодые гордые, глупые и прекрасные.

Он наклонился и смахнул с бледного лица юноши полупрозрачного паука.

- Мы потеряли его шляпу. Какой-нибудь мальчишка подберет и будет носить. Как корону. Что это там за свет? Машина? Или окно?

- Может, уже наша дорога?

- Пошли!

Они побрели дальше. Теперь юношу нес только Фредди, перекинув через плечо, как свернутую шинель. Он промок до колен. Его ботинки громко хлюпали. Голова мертвеца и безжизненные руки болтались из стороны в сторону. На следующем привале, когда Фредди бережно положил свою ношу на траву, Джо сказал, вытирая лицо и шею:

- Фредди, объясни мне одну вещь: какой черт меня дернул тащить тебя сюда из Манчестера?

Фредди насмешливо глянул на него и ответил:

- Я - твоя ушедшая молодость. И вера. Ты без конца вспоминаешь, как был молод и строен, точно этот бедняга, как все было хорошо и легко, как ты был бог и царь и верил, что ты бессмертен. И не понимаешь, куда все это делось. Вот ты и захотел, чтоб я был рядом: а вдруг у меня что-то по-другому?

- Фредди, почему, когда мы были молоды и хотели умереть за Ирландию, мы верили в бессмертие?

- Потому что время для нас ничего не значило. Я тебе все уже объяснил, старый осел.

- Мы были точно ангелы, - прошептал Джо благоговейно.

- С огненными мечами!

- А теперь, - горько заключил Джо, - я торгую женскими корсетами.

Они лежали на траве, положив между собой мертвого юношу, и все трое смотрели на небо. По небу прокатилась звезда, вспыхнула и исчезла. После долгого молчания Джо снова заговорил - так тихо, что Фредди еле расслышал:

- Ты вот меня назвал гангстером. Да, я был гангстером и не стыжусь этого.

Фредди молча лежал, не отрывая глаз от далекой белой луны. Прошло немало времени, прежде чем он ответил:

- Все не так. Это теперь мы гангстеры. А тогда мы убивали. Революции без убийств не бывает. И нужны люди, которые объясняют, почему нельзя обойтись без убийств и почему убийство в революции возвышенно, прекрасно и героично. Таких в Ирландии было много, и пока они не перевелись, стоило жить и убивать. Они дарили нам веру. Мы и теперь убийцы, но убивать некого, вот мы и стали деловыми людьми. Убиваем конкурентов на бирже.

Оставив луну, его взгляд сосредоточился на нежно-голубых цветах совсем рядом, у самых глаз, - красиво и гордо доживающих короткий век.

- Джо! Мне осточертело слушать, как ты стараешься для Ирландии. Этот номер не пройдет. Как ни крути, а в корсетах нет ничегошеньки святого, возвышенного, прекрасного и героического.

Прошло время, и он понял, что Джо плачет. Прошло еще время, и Джо прошептал:

- Если б меня сейчас видели наши из "Дельфина", они б решили, что я ненормальный.

- Странно, что обычно они тебя держат за нормального, - отозвался Фредди, и оба с трудом поднялись с мокрой травы.

В следующий раз они сели на краю скошенного луга, привалившись к замшелому валуну. Джо желчно прошептал:

- Магазин фокусов! Значит, все эти годы в Манчестере... До чего же ты докатился!

Фредди презрительно фыркнул:

- В двадцать втором году, когда я уехал из Ирландии, у меня не было ни гроша за душой. Жалкое зрелище - революционер, лишившийся иллюзий! Меня могло вырвать от одной мысли об Ирландии даже на пустой желудок - а он с утра до вечера был пустой. В тот первый год я почти дошел до ручки. Я ведь ни черта не умел, разве что произносить речи. Тут подвернулась одна вдова, у ее покойного мужа был магазин всяких дурацких фокусов - ну знаешь, накладные носы, поддельные кляксы, разные вонючки, карты для гадания, резиновые младенцы, из которых, если надавишь, брызжет вода, щипцы для орехов в форме женских ног, "напейся - не облейся", искусственные тараканы - можно бросить кому-нибудь в пиво... Очень милое заведение. А за магазином была уютная комнатушка. Зимними вечерами, бывало, закроем ставни, весь город залит эдаким розоватым туманом, а мы сидим у горячей плиты. Лиз читает "Ивнинг кроникл" - почему-то она не жаловала "Ивнинг ньюз", - а потом говорит: "Фредди, у нас в кино - "Горячие сердца" с Кларком Гейблом. Пойдем, а?" Я отказываюсь. Сижу, читаю что-нибудь из ирландской истории или думаю: "А как там нынче вечером в Дублине?" Она понятия не имела, о чем я думаю. Спросит, бывало: "О чем ты думаешь?" - а я говорю: "Новый фокус изобретаю". Вот так и врал ей каждый вечер. А прожили мы с ней восемнадцать лет. Ее убило во время войны. После бомбежки нашел ее, голую, в обломках. Ее разрубило пополам.