Шон О'Фаолейн - Женщина, которая вышла замуж за Кларка Гейбла

Когда же фильм пошел в Мелхайде, он отказался идти наотрез. Она на удивление быстро подчинилась, сказав даже, что не обидится, если он ее ударит, - она того заслуживает. Бить он ее, понятно, не стал, зато, когда на следующий день увидел в гостиной фотографию мистера Гейбла в боксерских перчатках, подразнил ее вволю. Однако и он был несколько смущен, когда она купила ему шейный платок и старомодный треугольный воротничок, стала уговаривать его позаниматься боксом и подружиться с местным священником. О священнике и боксе он и слышать не хотел, но шейный платок и воротник стал носить, отчего смахивал на лошадь в упряжке.

В первый же день, когда муж надел свою "сбрую", она заметила, какое у него озабоченное выражение лица, и подумала, что он удручен, так как догадался, что она изменяет ему с мистером Гейблом. Тогда она решила посоветоваться со священником.

Он выслушал ее, не проронив ни слова, а потом сказал: "Вопрос непростой, дайте мне подумать недельку". Когда она пришла снова в конце недели, на этот раз в черной вуали, он объяснил ей, что главная цель брака - это, разумеется, деторождение, и то, что принято называть Любовью, лишь подчинено этой великой цели. В самом деле, что есть Любовь? Что представляют собой все эти нелепые проявления человеческих чувств, как не средство к достижению великой цели (уже упомянутой)? Какому-нибудь убежденному холостяку все эти рассуждения могут показаться весьма странными. Но подумайте сами, кто мы такие в конце концов, чтобы противиться Провидению, которое, как мы не раз имели возможность убедиться, порой не только загадочно, но и непостижимо? Как бы то ни было, тараторил он, ему кажется (в том, правда, случае, если она всегда будет иметь в виду эту великую цель и никакую другую - он сделал ударение на слове "никакую"), что с богословской точки зрения, нет ничего предосудительного, если она думает, что живет с этим Марком Кейблом. Действительно, раздраженно продолжал он, поскольку дело это доставило ему немало хлопот и вынудило его прочесть великое множество скучных латинских фолиантов, она сможет теперь (при условии, конечно, что она преследует вышеупомянутую великую цель) позволить себе думать, будто живет с собственным дедушкой... С этим он ее и отпустил. Она ушла от священника немного обиженная за дедушку, но зато убежденная как никогда прежде, со времен первой брачной ночи, в правильности своего поведения.

Радость ее была недолгой. По дороге домой из церкви она купила журнал, в котором была помещена огромная фотография мистера Кларка Гейбла и говорилось, что по Нью-Йорку ходят слухи, будто "нашего Кларка" последнее время видели в злачных местах в обществе жены известного нефтяного магната.

В тот вечер она сразу заметила, что ее Джордж с тревогой погладывает на нее. И неудивительно: вид у нее был самый загадочный.

- Устала, лапочка? - спросил он.

- Не все ли тебе равно! - крикнула она с надрывом.

- Конечно, мне не все равно, лапочка!

- Тебе, - с чувством выпалила она, - на меня наплевать. Что было на обед?

- На обед? - переспросил он, несколько ошарашенный таким переходом. На обед было тушеное мясо с почками, заварной крем с ревенем, черный кофе. Очень вкусно.

Тут она презрительно хмыкнула.

- Один? - с вызовом бросила она.

- Что значит "один"?

- Ты - был - один?

- Да нет, не один. С друзьями, как обычно.

- С друзьями, говоришь?!

Она издала, как ей самой показалось, сдавленный крик, всхлипнула, выдавила из себя стон отчаяния и бросилась вон из комнаты. А он, тупо уставившись на собаку, которая беззаботно виляла хвостом, начал прикидывать, чем он мог провиниться; а поскольку у каждого мужчины на совести обязательно что-нибудь да есть, пусть даже безобидный шлепок по заду, он еще долго сидел, теребя воротник рубашки, прежде чем лечь спать. Она с ним не разговаривала. Ночью, когда она рыдала в подушку, он спросил, не простудилась ли она; услышав в ответ глухой стон, как будто ее сердечко разрывается на части, он участливо поинтересовался, не болит ли у нее зуб. Только когда утром она отказалась встать проводить его на работу, его терпение лопнуло - ведь англичанин стерпит многое, только не холодное молоко с галетой на завтрак. Он выпил за обедом, потом выпил (и немало) по дороге домой вечером; он сорвал с себя свою "лошадиную сбрую" и швырнул ее в канал, он постригся и побрился, велел даже сбрить себе усы и когда со скрипом распахнул калитку в сад, был настроен весьма решительно.

И напрасно. Днем она купила следующий номер журнала, в котором вычитала, что никакой миллионерши у мистера Кларка Гейбла не было и нет и что вообще у мистера Гейбла с этим строго. Она с огромным нетерпением ждала возвращения мужа и вся дрожала, открывая ему входную дверь. Но стоило ей взглянуть на чисто выбритое лицо и рубашку без воротничка, как она сразу же поняла, что мистер Гейбл бросил ее, а перед ней стоит ее муж, и в следующий момент она рухнула в обморок на коврик у двери, пребольно стукнувшись затылком об пол.

Бедному Джорджу понадобился целый час, чтобы привести ее в чувство и успокоить, и за это время весь его запал прошел. К тому же он с облегчением отметил, что она вновь стала сама собой: ныла, охала и ворчала, как прежде.

Вечернюю газету она попросила (к его огромной радости) привычно сварливым тоном. Когда же, совсем поздно, он рискнул рассказать ей неприличный анекдот и она громко рассмеялась, а потом изобразила на лице страх и пристыдила его, он чуть было не подмигнул ей.

Прожили они несчастливо до самой смерти, в полном супружеском согласии.