Фрэнк О'Коннор - В процессе работы

Это звучит несколько сложнее, чем оно есть на самом деле. Речь идет о том, что новеллист вправе изображать своих обездоленных людьми, принимающими на веру и несущими любую ахинею - на то они и обездоленные. Горьковские босяки, чеховские крестьяне, лесковские ремесленники порою верят в такую ересь, которая вызвала бы приступ смеха у школьника, но это не означает, что они ниже нас умственно или духовно; порою они даже лучше нас. Они обладают своим мастерством, своей мудростью.

Всего этого как раз и лишены герои рассказа "Милость божия", в котором величие католической церкви представлено через призму видения дублинского обывателя. Если верить брату Джойса - Станислаусу, - в основу рассказа положена тема "Божественной комедии":

он начинается в Аду - в подвальном этаже пивного бара, где помещается уборная, - продолжается в Чистилище - у постели больного героя в его коттедже - и заканчивается в Раю - в церкви на Гардинер-стрит. Это звучит вполне достоверно: Джойс был насквозь пропитан литературой и - по крайней мере в последних своих произведениях - любил поиграть литературными аллюзиями и ассоциациями, основывая сюжеты своих книг на мифах и теориях, так что половина удовольствия от их чтения состоит в том, чтобы узнавать эти аллюзии - игра, обладающая тем приятным свойством для автора, что гордый своей образованностью читатель склонен считать его ученым филологом.

Впервые мы встречаемся с коммивояжером мистером Кернаном, когда, упав с ведущей в уборную лестницы, он лежит без сознания, откусив себе кончик языка. Мирская власть в лице полицейского уже готова отправить его в исправительное заведение, но на помощь пострадавшему приходит некий мистер Пауэр, который отвозит его домой. Собравшиеся у постели мистера Кернана друзья - мистер Каннингем, мистер Пауэр, мистер МакКой и мистер Фогарти решают, что для блага его души ему необходимо вместе с ними говеть. Сначала разговор идет о власти мирской - полицейском, чуть было не посадившим мистера Кернана под замок, что было бы скандалом, по мнению его друзей, - а затем о власти небесной, то есть о тех священнослужителях, кого они знают, и тех, о ком слышали, - слышали на очень значительном расстоянии, ибо все, что о них сообщается, чистой воды фольклор.

Наконец четверо приятелей вместе со своим кающимся другом посещают церковь на Гардинер-стрит и слушают проповедь прославленного иезуита, отца Пэрдена, который развивает в ней трудный, по его собственному определению, евангельский текст: "Приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители". Сам он считает, что "это текст для дельцов и представителей свободных профессий", но, как совершенно очевидно из его проповеди, разбирается в нем не больше, чем мистер Каннингем в истории церкви, то есть не понимает ни бельмеса.

" - Мне часто приходилось слышать, что он (Лев XIII. - М. Ш.) был одним из культурнейших людей в Европе, - сказал мистер Пауэр. - Я хочу сказать, помимо того, что он был папой.

- Безусловно, - сказал мистер Каннингем, - пожалуй, самым культурным. Его девиз, когда он вступил на папский престол, был "Lux на Lux" - "Свет на свету", - Нет, нет, - сказал мистер Фогарти нетерпеливо. - По-моему, здесь вы не правы. Его девиз был, по-моему, "Lux in Tenebris" - "Свет во тьме".

- Ну да, - сказал мистер Мак-Кой. - Tenebrae.

- Позвольте, - сказал мистер Каннингем непреклонно, - его девиз был "Lux на Lux". А девиз Пия IX, его предшественника, был "Crux на Crux"; то есть "Крест на кресте"; это подчеркивает разницу между их понтификатами" [Джеймс Джойс, там же, с, 234 - 235].

Джойсу, ученому богослову, знавшему о церкви не меньше любого иезуита, ничего не стоило поиздеваться над своими героями. Ни Горький, ни Лесков, ни Чехов никогда этого не сделали бы. Обездоленные Джойса обездолены не жизненными обстоятельствами, а джойсовской иронией.

Станислаус Джойс, несомненно, правильно изложил слова своего брата о смысле рассказа "Милость божия":

совершенно очевидно, что падение Кернана с лестницы в уборную знаменует собой Грехопадение человека. Но полного объяснения, мне кажется, Станислаус у брата все-таки не получил, потому что не менее очевидно, что мистер Каннингем, мистер Мак-Кой, мистер Фогарти и мистер Пауэр - это четыре евангелиста, хотя я затруднился бы определить, кто из них кто и какие приметы апостолов заключены в их именах и характерах. Мне непонятно также, что означает замысловатая антитеза власти мирской и власти небесной, как непонятно значение спора о хороших и дурных сторонах той и другой, но совершенно ясно одно - перед нами библейская история, переложенная на язык дублинского обывателя и низведенная до фарса, так же как низведена до фарса история Героя в рассказе "День плюща".

Последний рассказ - "Мертвые" - резко отличается от всех остальных. К тому же он намного сложнее, и не всегда легко понять, какой смысл вложен в каждый отдельный эпизод, хотя понять, что в каждый отдельный эпизод вложен определенный смысл, вовсе нетрудно.

Место действия - ежегодный бал, который дают старые мисс Моркан, учительницы музыки, в доме на Эшер-Айленде, а содержание, на первый взгляд, ограничивается описанием того, что там происходит, если не считать сцену в конце - между Гэбриелом Конроем и его женой Гретой в гостиничном номере, куда они возвращаются под утро. Внезапно расплакавшись, Грета рассказывает мужу о детской чистой любви, которая возникла когдато между нею и семнадцатилетним юношей; он простудился, стоя в дождь у нее под окном, и умер. Эта заключительная сцена только внешне не имеет ничего общего со всем предыдущим. На самом деле в ней заключена настоящая история, а все, что ей предшествовало - лишь неимоверно разросшееся вступление, ряд отдельных тем, которые все достигают кульминации в гостиничном номере.

Теплый, оживленный дом, сияющий освещенными окнами посреди ночи и снега, - образ самой жизни, но в каждом эпизоде, в каждой реплике есть трещина, сквозь которую видна витающая среди нас смерть - хотя бы в реплике Гэбриела, когда он говорит, что жена "смертельно долго одевается", или когда тетки говорят, что Грета, наверно, "погибла заживо", употребляя ирландизм, в котором искусно сочетаются понятия жизни и смерти. Тепло и веселье, царящие в доме, то и дело наводят на мысль о любви и свадьбе, но всякий раз мысль эта тут же убивается поступком или словом.

В самом начале рассказа Гэбриел говорит служанке Лили, что они, пожалуй, скоро будут пировать у нее на свадьбе, и получает полный горечи ответ: "Нынешние мужчины только языком треплют и норовят как-нибудь обойти девушку", - ответ, в котором звучит главная тема рассказа, ибо все хорошее принадлежит мертвым: нынешнему поколению не хватает доброты старых мисс Моркан, нынешние певцы (Карузо, например!) не умеют петь так, как пел давно уже покойный английский тенор. И хотя тетка Гэбриела поет о девушке "В свадебном наряде", сама она - старая женщина, которой предложили уйти из хора.