Томиэ Охара - Ее звали О-Эн

В нашем маленьком садике, окруженном бамбуковым частоколом, рос дуб, за его ветви цеплялась дикая горная глициния. Каждый год с наступлением лета она расцветала лиловыми гроздьями.

Летом 9-го года эры Камбун (1666 г.) умерла наша бабушка госпожа Гэнрин. После смерти старшей сестры это была вторая постигшая нас утрата. Но госпожа Гэнрин, вместе со своей дочерью госпожой Ити, жила в усадьбе семейства Андо, у меня не сохранилось о ней воспоминаний, и потому я довольно равнодушно отнеслась к ее смерти.

Зато о госпоже Ити, законной супруге отца, одиноко доживавшей свой век в усадьбе Андо, я думала часто и подолгу. Эта женщина, которую мне ни разу не довелось увидеть, время от времени посылала нам через стражу разные подарки, стараясь хоть как-нибудь скрасить наше существование. Однако я интересовалась ею не из благодарности к ее доброте - скорее, мной владело чисто женское любопытство, даже с некоторой долей злорадства; хотелось знать, что на сердце у этой женщины. Ее судьба, о которой мне рассказали, когда я стала взрослой, потрясла мое воображение.

Семнадцати лет госпожу Ити выдали замуж за моего отца. Ему было двадцать три года, свадьба состоялась ровно через год после его вступления в должность правителя клана. Всецело увлеченный наукой, отец наткнулся среди различных конфуцианских догм на заповедь, гласившую, что браки между родственниками вредны и потому их следует избегать. Отец в госпожа Ити состояли в родстве - у них была общая бабка. Не знаю, что пережил тогда отец, как он мучился и страдал, - об этом мне ничего не известно. Знаю только, что в конце концов его верность науке оказалась сильнее любви к госпоже Ити.

Он решил жить врозь с молодой женой и склонил ее согласиться с этим решением. Правда, госпожа Ити осталась в доме отца, но близости между ними не было. Безрадостно и уныло проводила она дни, печальная свидетельница того, как наложницы отца - моя матушка в том числе - одна за другой рожают ему детей.

Когда семью приговорили к вечному заточению, госпожу Ити оставили на свободе, и не только потому, что она была дочерью Гэмба Нонака: очевидно, приняли во внимание это прискорбное обстоятельство отсутствие брачной связи с отцом. Впервые услышав эту историю от старшего брата, я была потрясена.

- О, бедная... Как жестоко поступил с ней отец! - невольно вырвалось у меня.

- Нет, отец превыше всего ставил науку, она служила ему путеводной звездой во всех случаях жизни. Истина нуждается в людях, способных мужественно претворять ее в жизнь, только при этом условии она становится действенной и живой. Философские догмы и законы науки лишь тогда обретают силу, когда находится человек по-настоящему смелый, готовый сам испытать законы науки и применить их в реальной жизни. Иногда я поистине завидую отцу - ему посчастливилось соприкоснуться с таким учением... Пусть оно требовало подчас жестоких поступков, зато смогло увлечь его с такой силой...

Я тоже нередко с завистью думала об отце, о его страстной преданности науке. В новом философском учении он обрел идеалы, сиявшие ему ярким светом до самой смерти. По сравнению с той безжизненной, чисто книжной наукой, которая досталась на нашу долю, какое это было действенное, полное живой силы учение!..

И все же, узнав историю госпожи Ити, я впервые усомнилась в чисто человеческих качествах отца. Не берусь судить об этом чудище, именуемом "властью", которое я не в силах постичь. Но в отношениях между супругами, между женщиной и мужчиной, разбиралась, пусть неполно и смутно, даже я, навеки обреченная на безбрачие.

И если тогда я не возразила брату, то лишь потому. что не столько в его словах, сколько во внезапном его смущении мне неожиданно открылось его отчаяние, его глубокое разочарование в науке, которое он пытался скрыть от нас, младших сестер и братьев. Это открытие ошеломило меня, я смутилась и растерялась еще больше, чем он.

Я и сама не раз с досадой и горечью думала о том, что узникам, обреченным прозябать в темнице до конца дней, бесполезно заниматься наукой; но, прочитав те же мысли в сердце брата, я была потрясена до глубины души. Ведь, несмотря на все мои обиды и даже гнев на брата, мне так нужно было получить от него подтверждение, что наука сама по себе стоит того, чтобы жить только ради нее...

Шли в заточении годы. На смену эре Эмпо пришла эра Тэнва, затем Тэйкё (Эра Эмпо-1673-1681 гг., эра Тэнва-1681-1683 г.г.. Т э й к ё - 1684-1687 гг.)... И вот на третий год эры Тэйкё (1686 г.) наступил летний день, который я не забуду, пока жива. В этот день с нами случилось чудо.

Оно подкралось к нам незаметно. День стоял знойный, жгучий, солнце палило, одуряюще пахли густые травы вокруг нашей темницы. И по узкой тропинке среди этих благоухающих трав к нам тихонько явилось чудо. Ибо как иначе назвать то, что произошло?

В то время как не только крестьяне, но даже огни в поле, казалось, сторонятся нашей мрачной темницы, нашелся человек, преодолевший долгий путь в тридцать ри из далекого города Коти только для того, чтобы навестить нас... Поистине, разве это не чудо?

Мы узнали об этом лишь на следующий день. Стража ни словом не обмолвилась о появлении незнакомца, пока не доложила начальству.

- Вчера сюда приходил некий Тандзабуро Тани из Коти. Просил свидания, но так как у него не было письменного разрешения властей, пришлось отказать. Ну, а на словах могу передать, это я взял на себя... - сказал старый стражник, знакомый брату.

- Как ты говоришь - Тандзабуро Тани? Кто бы это мог быть?.. Не знаешь?

- Толком не знаю, но, по его словам, он вроде бы ученик сэнсэя '' (Сэнсэй-ученый, учитель; почтительное обращение к старшим, уважаемым людям.) Андзай... Молодой такой, худощавый...

- В самом деле? Как это великодушно с его стороны!.. Если он еще здесь, хорошенько поблагодари его от нашего имени!..

Как только стражник ушел, господин Кисиро направился прямо к нам. Мы с господином Тэйсиро слышали весь разговор и, затаив дыхание, уставились на старшего брата. Он тоже взволнованно смотрел на нас. Некоторое время никто не мог произнести ни слова.

Так я впервые услыхала имя сэнсэя Тани Синдзан (Синдзан- псевдоним, который мог добавляться к фамилии или вовсе заменять ее. Традиция предписывала ученым, подобно художникам, поэтам или артистам, иметь псевдоним, под которым они и были известны в науке.)

Ученик сэнсэя Ямадзаки Андзай... Молод и худощав... Вот и все, что мы о нем знали. Но и этого нам было вполне достаточно. Главное - с нами случилось чудо. Взволнованные, мы всей семьей обсуждали это событие.

Сэнсэй Андзай рассказал ему об отце и о нас. Значит, после двадцати трех лет заключения о нашем существовании помнят не только враги отца. О нет! Пусть хоть один-единственный, но на свете есть человек, пожелавший встретиться с нами!