Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант

Ефим понимал: Забелин обратился к нему, чтобы раскрутить уголовную историю до истока, разоблачить Рызгалова, его сообщников, довести дело до суда. Схема ясна. Налицо сумма неопровержимых фактов. Однако по опыту предыдущих схваток с рызгаловыми куда меньшего калибра, Ефим предвидел, чего это будет ему стоить: почуяв реальную опасность, Рызгалов сразу же возведет впереди себя мощную стену заступников с чинами да именами, за ними и спрячется. Заступники замнут дело, обелят уголовника, и вконец измотанный неравной борьбой Сегал окажется при пиковом интересе, вдобавок наживет новых власть имущих недругов. Связанный по рукам-ногам райкомовской Великановой, парткомовской Дубовой, загнанный в угол безденежьем, скверным здоровьем, он, скрепя сердце, молчал. Судить его за это было бы грешно даже самому

Господу Богу... Года два назад, когда не было с ним рядом Нади, когда не набил еще себе столько шишек, он не задумываясь, с открытым забралом бросился бы в бой. Но теперь?

- Что же ты молчишь, Ефим? Али сдрейфил, солдат? — Забелин смотрел с упреком.

Ефим грустно улыбнулся, покачал головой:

- Нет, Забелин, солдат не сдрейфил. Причина другая... В неподходящее время пришел ты ко мне. Ты, наверно, планировал так: засучит Сегал рукава, мы ему поможем, и прощайся, жулик Рызгалов, с вольной волюшкой. Верно?

- Примерно, - замялся Забелин, - почти что угадал.

- Эх, Корней Лазаревич, Корней Лазаревич! Чудак ты, извини меня! Ну, подумай сам: мелкую сошку, магазинных воришек перевести, говоришь, нельзя, «кабы всем миром, тогда - да!». А с акулой Рызгаловым надеешься при моей помощи расправиться словно повар с картошкой? Нет, Забелин, солдат не сдрейфил, просто лучше тебя знаю, что к чему. Силы и нервов придется потратить уймищу, а у меня сейчас на то и другое - большой дефицит... Не буду вдаваться в подробности, поверь мне, брат, на слово.

Забелин опустил тяжелую голову, подумал, спросил в упор:

- Выходит, нам теперича в кусты?

- Не пори горячку. Дай поразмыслить. По многим причинам здесь с бухты-барахты действовать противопоказано. Кроме того, самодеятельностью заниматься я не вправе. Редактора у нас пока нет. Как только назначат, немедля займемся «мясной операцией».

- Что ж, - не скрывая разочарования сказал Забелин, - будь по-твоему, обождем маленько... Слышь-ка, может мне к самому парторгу ЦК товарищу Смирновскому адреснуться? Ведь я, как-никак, член компартии.

Ефим хотел крикнуть: «Упаси тебя Бог обращаться к этому Иуде!» Но сдержался:

- Не стоит, не надо. Преждевременно. Я же сказал: явится новый редактор, посоветуюсь с ним, приду к тебе в цех. И товарищам своим, контролерам, накажи то же самое, пожалуйста.

- Будет исполнено, товарищ Сегал, не маленький, понимаю. Но учти, просто так я от тебя не отстану... Э-эх! - вздохнул, внимательно вглядываясь в Ефима. - Вид у тебя, того, неважный: худющий, бледный. Поправляться надо, Ефим, война давно кончилась.

- Для кого кончилась, для кого продолжается, - невесело заметил Ефим. - Ты, на всякий случай, оставь мне коротенькое письмо об отсутствии мяса в магазинах.

После ухода Забелина он еще некоторое время оставался в читальне. Листая журнал, забытый кем-то на столе, думал о Забелине, о Рызгалове, об операции «мясо». И почему, черт возьми, Забелину вдруг понадобилось явиться с таким скользким делом именно к нему, Ефиму, уже решившему было хоть на время не лезть в изнуряющие, опасные и неблагодарные предприятия? И вот на тебе! Рызгаловская афера! Уж лучше бы он ничего о ней не знал! Но теперь... Во весь голос заговорила в нем совесть, одержимость взяла верх над благоразумием.

Через два дня в редакцию явилась заведующая парткабинетом Мария Георгиевна Щукина. Молча прошла мимо сотрудников в редакторский кабинет, по-хозяйски уселась за широкий стол, нажала на кнопку сигнального звонка.

Секретарь-машинистка, придя на зов, посмотрела на нее удивленно.

- Что вы так меня рассматриваете, Анфиса Павловна? Может, не узнали?

- Вы, Магия Геоггиевна, - чуть не поперхнулась Пышкина, - вы ведь пагткабинетом заведуете?

- Заведовала, - с нажимом уточнила Щукина. - Отныне я, товарищ Пышкина, решением парткома, утвержденным горкомом ВКП(б), ответственный редактор нашей газеты. Попрошу вас сейчас же пригласить ко мне весь штатный состав редакции.

Увидев Щукину, восседавшую на редакторском месте, Ефим нервно вздрогнул: он давно знал и недолюбливал самоуверенную, нагловатую, мужеподобную даму. И вот -Боже ты мой! - она его прямой начальник! Наваждение, не иначе... Какое отношение она имеет к журналистике?

- Так вот, дорогие товарищи, - забасила Щукина, тяжеловесно и грозно поднявшись над столом, - ставлю вас в известность о моем назначении на пост ответственного редактора. Прошу любить и жаловать, - Щукина обдала присутствующих холодом свинцовых, навыкате, глаз. - Вы меня знали в качестве руководителя кабинета партийного просвещения. С редакторской работой я, может быть, не очень хорошо знакома, но я — коммунист! — Щукина стукнула увесистым кулаком о стол. - И, стало быть, любое партийное поручение обязана выполнять.

«Ну да, - иронически подумал Ефим, - к примеру сочинить симфонию по заданию партии или высечь из мраморной глыбы второго царя Давида».

Щукина налила из графина в тонкостенный стакан воды, выпила его залпом, вытерла рукой влажные губы.

- Как тут да что было у вас при товарище Гапченко, - продолжала она, - не знаю и знать не хочу. Я враг мелкобуржуазного либерализма. На работе - прежде всего, единоначалие. Так нас учил товарищ Ленин, так учит товарищ Сталин, политбюро ЦК ВКП(б). Возражений по этому поводу не будет?

Многообещающий монолог Щукиной возмутил не только Ефима и Надю. И на лице Алевтины Крошкиной выразились недоумение и досада. Лишь новенький сотрудник, Жора Белоголовкин, смотрел на новое начальство с подобострастным почтением.

- Какие могут быть возражения? - залепетал он срывающимся на фальцет тенорком.

- Правильно, товарищ... - Щукина запнулась, забыла фамилию, - товарищ Жора. Не зря ты коммунист, не зря так часто брал у меня политлитературу. Молодец! Все бы так... Далее, - Щукина опустила свою тушу в кресло, - о самом главном. По мнению товарища Дубовой, к которому я целиком и полностью присоединяюсь, наша многотиражка за последние месяцы стала менее кляузной и более партийной. Это, безусловно, заслуга нашего парткома, лично товарища Дубовой. Так держать, товарищи! Так и глубже, по-ленински, по-сталински, только так! - она опять крепко стукнула по столу. - А то некоторые сотрудники редакции, - она выразительно глянула на Ефима, - многократно пытались превратить газету в вестник кляуз и средство шельмования руководящих кадров... К сожалению, товарищ Гапченко потворствовал таким левацко-оппортунистическим наскокам... Баста! Больше такого не будет!