Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант

В один из дней, после работы, поужинав в заводской столовой, Ефим и Надя отправились в парк. Шагали неторопливо: спешить некуда и незачем. На душе - муторно, впереди - очередная ночь разлуки. Уселись подальше от взоров людских на свою любимую скамеечку. Погода после полудня изменилась, похолодало. На предвечернее небо надвигалась тяжелая туча. Ефим и Надя потеснее прижались друг к другу - так теплее... Сейчас сидеть бы им у себя дома, отдыхать, читать, пригласить знакомых, развлечься - мало ли что делают люди по окончании трудов праведных под своей крышей. А они - как это ни страшно - бездомные!..

- Надюша, - начал он неуверенно, - а может быть, нам пока поселиться у меня, в моем общежитии?

- Одно и то же, - уныло ответила Надя. - Давай поживем порознь. Вместе - по графику работы моих соседок... Обретем же мы, в конце концов, свой собственный угол?

- Ладно, будь по-твоему. А на прием к Мошкарову, хоть это для меня нож острый, сходить придется. Вряд ли он простит мне фельетон о Крутове. А потом еще непочтительный разговор по телефону. Напрасный будет поход. Но выбора нет, схожу.

- Ты - бывший фронтовик, инвалид войны, - подсказала Надя, - и я попала сюда по мобилизации, с первых дней восстановления этого завода вместо эвакуированного. Веские доводы. Отказать тебе ему будет нелегко.

И Ефим решился. Предварительно написал короткое заявление на имя генерал-директора, точнее, не заявление, а «рапорт». В том заключались маленькие хитрость и расчет: невоенному, генералу по должности, Мошкарову слово «рапорт» должно приятно пощекотать самолюбие, дать почувствовать себя и впрямь генералом, военным.

...Он восседал за массивным столом в огромном, вычурно и безвкусно обставленном кабинете. Ефим, как им было задумано, чеканя строевой шаг, приближался к стоящему в глубине кабинета столу. Не дойдя метра два он остановился, вытянул руки по швам, четко произнес:

- Товарищ генерал-майор! Бывший сержант советской армии Сегал прибыл к вам на прием. Разрешите обратиться!

Это не укладывалось в привычный, издавна отработанный ритуал приема. Мошкаров несколько растерялся, выкатил на Ефима мутноватые, почти бесцветные глаза, наморщил низкий лоб, с трудом оторвал увесистый зад от кресла, буркнул:

- Вольно, вольно... можно, обращайтесь, садитесь.

Ефим развеселился. Еле сдерживая смех, он, не садясь, протянул генералу «рапорт». Мошкаров грузно вернул свое седалище в кресло, вооружился большими роговыми очками, приступил к чтению. С напряженным вниманием следил Ефим за выражением его лица. Он сразу заметил перемену: сквозь жирную желтизну мясистых щек проступил румянец, губы искривились, брови сомкнулись. Мошкаров отложил в сторону «рапорт», глянул в окно, бросил недобрый взгляд на Сегала, молчал. Ефим продолжал стоять и, как полагал, читать мысли Мошкарова. В генерале, догадывался он, борются сейчас по крайней мере два противоположных желания. Узнав из «рапорта», кто есть на самом деле сей сержант, генералу захотелось с маху отрезать: «Нет у нас свободных комнат!», ляпнуть резолюцию: «Отказать». Но с другой стороны, как и рассчитывал Ефим, его строевой шаг, форма обращения, наконец, надетая на нем видавшая виды старая военная гимнастерка, на которой поблескивали боевые награды, не позволяли генералу по-мошкаровски грубо, напрямик, огреть Сегала всевластным кнутом.

- Так вы и есть тот самый Сегал, работник нашей многотиражки? - спросил он ледяным тоном. Придирчиво, изучающе ощупывал глазами стоящего перед ним. - Любопытно... Да вы присядьте...

Ефим сел на ближайший стул.

- Пишешь ты, Сегал, хлестко, - перешел на «ты» Мошкаров, - даже чересчур хлестко, я бы сказал. Но не в том дело. Просьба твоя, сам понимаешь, не простая. Жилья свободного у нас нет. - Мошкаров помолчал, достал из кармана платок, сплюнул в него, убрал платок. - Но, принимая во внимание твои фронтовые заслуги перед нашей великой советской Родиной, попытаюсь кое-что для тебя сделать. - Он размашисто красным карандашом написал на «рапорте» резолюцию: «Тов. Козырю. Подыщите молодой семье Сегалов жилье. Генерал-директор С. Мошкаров». Протянул «рапорт» Ефиму. - Запомни, советский генерал заботится о своих подчиненных. Ступай.

Пока Ефим был на приеме, Надя, прогуливаясь по тротуару возле заводоуправления, нетерпеливо поглядывала на двери, из которых должен был появиться Ефим. Он вышел смеющийся, с виду веселый, а в глазах - затаенное неудовольствие, которое не хотел скрыть.

- Ну, как? - спросила она взволнованно.

- Отлично! - он протянул ей «рапорт». Она быстро прочла резолюцию. - Что же ты, Надюша, не пляшешь? Победа!

Она посмотрела с сомнением.

- Ой ли? Ты уверен?

- Не уверен. До полной победы далеко. «Их превосходительство» отфутболили меня к Савве Козырю, а тот, мой «мил-дружок», переправит меня к Пенькову.

Надя грустно улыбнулась.

- Не горюй, Наденька, зацепка все же есть. Считай, что фарс с переодеванием удался.

- А дальше?

- Дальше? Переоденусь и сейчас же к Козырю. Надежды мало, но и времени терять нельзя.

Козырь встретил Ефима, как друга старого.

- Товарищ Сегал, садитесь, пожалуйста, что хорошего скажете? - слова Козырь говорил ласковые, приятные, а в тоне его хрипловатого баска Ефим уловил скрытую враждебность и настороженность. Белесые глазки обдавали холодком. - Садитесь же, слушаю вас.

Ефим положил перед Козырем «рапорт» с резолюцией Мошкарова. Козырь, не торопясь, основательно ознакомился с его содержанием, повернул листок наискось, прочел резолюцию. Привстал, торжественно «поздравил с вступлением в брак»:

- Желаю счастья!

- Благодарю, - сдержанно ответил Ефим. Чего желает ему Савва на самом деле, он знал.

Наступила пауза. Поджав толстые сластолюбивые губы, Козырь, видимо, что-то примерял в уме.

- Стало быть, - он сощурился, - вы, Ефим Моисеевич, как молодожен, нуждаетесь в жилье, нуждаетесь... - На его лице промелькнуло злорадство: добыча сама лезла в рот. - Находитесь с вашей юной супругой, так сказать, между небом и землей.

Ефим молчал.

- Ах, Семен Михайлович, Семен Михайлович! - страдальчески покачал круглой головой Савва. - Легко ему резолюции писать. Будто не знает сколько... Тыща! Вот сколько у меня стоит на очереди народу. Где же мне подыскать вам комнату, товарищ Сегал? Где?.. Нету! Нетути! - он картинно развел бостоновые рукава пиджака, из которых торчали розовые кисти его рук. - Нетути, хоть зарежьте!

Иного Ефим и не ожидал, потому сердце его не упало.

- «Нетути», - передразнил он Козыря, - «хоть зарежьте, нетути...»

У Козыря округлились глаза.

- Нетути, - повторил Ефим, - для работника редакции, инвалида Отечественной войны и для его мобилизованной на завод жены. А для вашей девицы Вали Маслен-киной «есть тути»?