Томас Олдрич - Воспоминания американского школьника

А Бенни Уоллеса все в классе называли "маленький Уоллес" или "маленький Бенни", а то и просто "маленький". Он и в самом деле был меньше всех в школе. Бенни приходил перед самым звонком. У него не было матери, и он вместе со своей сестрой Мэри вел все домашнее хозяйство.

Мы уже знали: раз пришел Бенни - значит, сейчас будет звонок. На крыльцо выходил мистер Гримшау, он жил в школьном доме, и сам звонил в колокольчик.

Начинались уроки.

Стучали крышки парт, шелестела бумага, визжали перочинные ножи.

Мистер Гримшау подымался на кафедру.

Мистер Гримшау заменял у нас пять учителей. Он учил нас английскому языку, латинскому языку, географии, истории и арифметике. И на всех уроках он вел себя по-разному.

На уроках истории это был торжественный мистер Гримшау. Он стоял на кафедре, как памятник на площади, с поднятой рукой, и рассказывал нам о Джордже Вашингтоне и Аврааме Линкольне.

На арифметике мистер Гримшау был похож на мельника. Весь белый от мела, он стряхивал с ладоней белую пыль и говорил скороговоркой о фунтах, мешках, долларах и центах.

Латинский мистер Гримшау сидел на кафедре с закрытыми глазами и, прижав руку к щеке, будто у него болят зубы, нараспев спрягал глаголы.

А в английском мистере Гримшау было всего понемножку: диктовки он диктовал, закрыв глаза, стихи читал, стоя как памятник, а грамматические правила объяснял у доски, весь перемазанный как мельник.

Кроме мистера Гримшау, у нас было еще два учителя; учитель французского языка - француз Боннэ, и учитель чистописания.

На голове у француза торчал взбитый хохолок, а под подбородком топорщился огромный бант. Садясь на стул, француз бережно раздвигал фалды своего зеленого фрака. А когда сердился - топал ногой в лакированном башмаке, и белый бант дрожал у него на груди, как бабочка, которая собирается улететь. Но мы нисколько не боялись Боннэ и даже нарочно дразнили его, чтобы посмотреть как трясется белый бант.

Зато на уроках чистописания было тихо как в гробу. Все сидели, прикусив языки, и старательно выводили: Авраам Линкольн справедливо считается бескорыстным патриотом. Прилежание и внимание - украшение примерного ученика.

Мистер Мольбери расхаживал между партами с желтой лакированной линейкой наготове.

Ходил он на цыпочках, еле слышно. Но стоило вам шепнуть словечко соседу или посадить кляксу на разграфленный лист, как линейка с размаху опускалась вам на пальцы. Мистер Мольбери вырастал за вашей спиной точно из-под земли. Глаза у него были как два буравчика, маленькие и острые, и он сразу видел, что делается во всех четырех углах класса.

Мы терпеть не могли уроков чистописания.

Обыкновенно занятия в школе продолжались с восьми до четырех часов. А по четвергам и субботам у нас были полупраздники. В четверг и субботу нас отпускали в двенадцать часов. Это были самые счастливые дни в неделе.

Еще накануне мы всей компанией собирались в углу школьного двора, у большой бочки для дождевой воды, и придумывали, чтобы предпринять завтра.

- Я предлагаю большое состязание в крикет! - кричал Перец Виткомб, взгромоздившись на бочку и размахивая руками. - Но с условием - Конвея и Сэта Роджерса в игру не принимать.

- Нет, уж лучше идем на реку пускать с пристани кораблики, - перебивал Фред Лангдон.

- В лес на Джипси! В лес на Джипси! - орали наперебой Генри Блэк и Чарлз Марден.

- В лес на Джипси! - кричали Уоллес и я.

Фред и Перец сейчас же переходили на нашу сторону.

Прогулки за город были самым любимым развлечением нашей компании с тех пор, как мы нашли тележку. Случилось это вот так. Однажды ко мне пришел маленький Бенни Уоллес. Мы играли с ним в мяч, но потом полил сильный дождь, и мы забрались в конюшню к Джипси пережидать его. В конюшне было темно. Разве что в прятки можно было играть в такой темноте. Мы и стали играть в прятки.

- Белли! а Белли! Что это у вас такое? - закричал вдруг Уоллес из угла. Я побежал к нему, и мы вместе выкатили на свет маленькую тележку, разбитую и ободранную.

- Вот если бы запрячь в нее Джипси, - сказал Уоллес, почесав за ухом, - можно было бы по-настоящему кататься!

- Так давай запряжем! - закричал я.

- Нельзя - она без колеса и вся поломанная.

- Надо ее починить. Побежим, спросим у дедушки.

Мы бросились к дедушке и рассказали о нашей находке.

- В эту тележку запрягали покойного осла Тоби, - сказал капитан Нёттер. - В ней возили покупки с рынка. Потом Тоби умер от ревматизма, а тележка так и осталась. Колесо где-то валяется в конюшне. Почините тележку и можете забрать ее себе.

На следующий день работа закипела. Мы всей компанией принялись за починку тележки. Колесо нашлось, и я сам надел его на ось и забил молотком. Перец Виткомб починил сиденье и все проржавевшие старые гвозди заменил новенькими медными. Чарлз Марден и Уоллес притащили ведерко с краской, кисти и выкрасили тележку в ярко-желтый цвет. Генри Блэк вырезал на оглоблях все наши вензеля.

Тележка удалась на славу, и в первую же субботу мы обновили ее. Каждый притащил из дому, что мог - бутерброды, пирожки, яблоки. Мы уложили наши припасы в корзинку, поставили ее под сиденье и тронулись в путь. Только двое помещались в тележке. Остальные должны были идти пешком, и мы чередовались всю дорогу.

Вместе с нами на первую прогулку отправились два старшеклассника: Джек Гаррис и Фил Адамс. Джек Гаррис был самый сильный во всей школе и лучше всех играл в крикет. Фил Адамс плавал, как щука, и вместе со своим отцом, старым доктором, ходил на охоту. Мы были очень рады, что нам удалось подружиться со старшеклассниками. После той прогулки они так и остались в нашей компании.

Ездили мы и в лес, и на взморье, и в гости к Генри Блэку.

У матери Генри Блэка было две коровы. Генри помогал ей ходить за ними, убирал хлев и косил для коров траву. От него всегда пахло молоком и свежим сеном. Чтобы поспеть в школу, он вставал в пять часов и полтора часа месил ногами дорожную пыль.

Тетушка Эбигэйль терпеть не могла Генри Блэка. Она поджимала губы и с ужасом косилась на его толстые башмаки с присохшей к каблукам грязью.

- От этого мальчика пахнет хлевом, - говорила она. - Он тебе совсем не пара. Его мать простая молочница.

А мне очень нравилась мать Генри Блэка. Она была толстая, веселая, кормила нас простоквашей и ватрушками и никогда не бранила за то, что мы кладем локти на стол и едим ватрушки руками.

---------

Не было ни одного школьника, который бы не любил четвергов и суббот.

Не было ни одного школьника, который бы любил воскресенья.

Каждое воскресенье, ровно в семь часов утра, тетушка, еще прямее и чопорнее, чем всегда, вся в черном с головы до ног, словно только что похоронила родную мать, выплывала в столовую. Из других дверей выходил дедушка - тоже в черном. Тетушка поздравляла нас с праздником и усаживалась за стол.