Ирина Вильде - Совершеннолетние дети

— Это хорошо для светского бала, а не для скромной сельской свадьбы! — осмелилась я не согласиться с Орыськой в области бонтона.

— Я знаю, можешь меня не учить. Это я нарочно. Я одеваюсь не для них. Мне говорил швагер, что на свадьбе, возможно, будет кое-кто из черновицких студентов. Компрене ву, понимаете, мадемуазель? А у твоего Данилюка есть черный костюм или ему тоже придется занимать? Правда, на его фигуру подобрать нетрудно…

Орыська хотела уколоть меня, а тем временем ее шпилька доставила мне только радость («твой Данилюк»!)…

Когда до свадьбы оставались уже не дни, а часы и из Суховерхова в Веренчанку уже долетал (конечно, символически) запах копченых домашних колбас, слоеных пирогов, разных мазурок и бабок (вытесненных в городах вошедшими в моду тортами), жених снова выкинул коленце.

Верно говорит моя мама, намучается с ним его жена!»

Когда окончательно обсуждали список гостей, приглашенных на свадьбу, Елинский предложил включить в него и своего преемника, нынешнего эконома суховерховского помещика, Траяна Лупула. Костик резко запротестовал: «Э, нет, уважаемый тесть, до сих пор я шел на уступки, а тут уж тпрр — стой!» Что у него, Петра Костика, общего с этим голаном? [82] Презрительное прозвище румына. Тесть что, окончательно решил подперчить ему день свадьбы? А может, эта женитьба ему, Костику (Дарка думает, что здесь пан Говорят преувеличил), и так не сладка? Ну зачем, хотел бы он знать, зачем на свадьбе колонист, просто враг?

Елинский сначала мялся, жался, хрустел пальцами, пожимал плечами, делал какие-то многозначительные, но непонятные Костику жесты, заговорщически подмигивал зятю, — одним словом, прилагал все усилия, чтобы его поняли без слов, — но все было напрасно.

Мужицкий сын Костик хотел получить простой ответ на простой вопрос: зачем ему колонист на свадьбе?

Наконец, убедившись, что все его старания тщетны, Елинский заявил напрямик: зять должен понять, что вступает не только в брак с Артемизией, но и в новую семью, у которой есть свои обычаи, свои связи, свои взгляды на жизнь. А жизнь, Петро, — это прежде всего хорошие отношения с людьми, среди которых живешь. Как же зять представляет себе жизнь среди суховерховских людей, если он готов перессорить своего тестя со всеми? Почему эконом должен быть на свадьбе? Да, потому, Петро, что этого требует… политика.

Услышав это слово, Костик икнул, словно в испуге. Политика? Он от нее (тут Костик выругался) сбежал в Суховерхое, а она и тут настигла его? Елинскому пришлось объяснить своему холерическому зятю, что он имел в виду не политическую политику, а хозяйственную.

— Какую?

— Такую, какую слышишь. Хозяйственную. А теперь, зятек, слушай внимательно и, как говорится, мотай себе на ус. Так же, как не может, например, сапожник-ремесленник не то что выдержать конкуренцию, а и просто удержаться по соседству с фабрикой обуви, так сегодня средний хозяин в селе не может свести концы с концами без поддержки поместья.

— Как? — снова перебил Костик. — Значит, поместье поддерживает все средние хозяйства в селе? Что-то я о такой политике не слышал.

— Всех поместье не поддерживает, потому что тогда и само разорилось бы. Но хозяйства, не опирающиеся на поместье, не живут, а прозябают, а нам с тобой, дорогой зять, и твоим детям, и моим внукам надо не прозябать, а жить.

Но в какой же поддержке, пусть наконец тесть скажет, нуждается хозяйство Елинских?

Хорошо, тесть сейчас все выложит начистоту. Вот, к примеру, до сих пор Елинский получает в поместье (конечно, за соответствующую плату) и отборную пшеницу на семена, и телочек от породистых быков, и жеребят от матерей с метриками, не говоря уже о рассаде из теплиц и саженцах фруктовых деревьев. Но это еще не все. Получит, например, поместье вагон искусственного удобрения — отпускают несколько центнеров и Елинскому. Или экспортирует поместье большую партию свиней за границу — как говорится, заодно и Елинский подбросит десять или двенадцать штук. Отправляют клубнику для черновицких ресторанов — к пятнадцати или скольким там корзинам присоединит Елинский и одну свою. А кто руководит всеми этими хозяйственными операциями? Помещик? Какое там! Эконом. Запомни это, зять, на всю жизнь. И поэтому Елинским даже выгодно пригласить на свадьбу Лупула.

— Погодите, погодите, не трещите так много, — остановил Костик тестя. — Выходит, я бежал от политической неволи и попал в другую зависимость — хозяйственную?

— А ты как думал, сынок? На земле нигде нет свободы человеку… Да и на небе будешь зависеть от более праведного, более заслуженного перед богом, чем ты…

— Если человек должен жить только так, то знайте, отец, — Костик впервые так назвал Елинского, — тогда знайте, что я…

Непристойное слово, которое употребил при этом Костик, опустим. Все, что ему объяснил тесть, он понял, одно только неясно: почему у него на свадьбе должен быть осведомитель сигуранцы, этот подлец Лупул?

— А, Траян Лупул! Между нами говоря, человек он неплохой. Только пентюх ужасный. Может, простите на слове, при дамах ковырять пальцем в носу, но как человек ничего.

— Да как же ничего, если он сотрудничает с сигуранцей?

— И что из этого? — добродушно рассмеялся Елинский. — Пусть себе работает на здоровье. Кому это мешает, если все об этом знают и каждый на свой лад остерегается его?

— А я не хочу сидеть за одним столом с доносчиком!

Тогда тесть выложил свой последний аргумент: хочешь ты или не хочешь, а Траян Лупул на свадьбе должен быть! Надо учесть, что само присутствие Лупула среди гостей сигуранца будет расценивать как естественное разрешение на сборище с играми и танцами.

Этим последним аргументом тесть одновременно и убедил и морально убил Костика. Тот согласился позвать Лупула с одной оговоркой:

— Но я лично приглашать его не буду. И не хочу, чтоб Артемизия…

— А это и не требуется! Он и без твоего приглашения придет. Я волновался только, чтобы ты не устроил скандала на свадьбе. А прийти он и сам придет. Он — не гордый.

И вот наступил день и час, когда надо было ехать на свадьбу в Суховерхов. Поповичи, Орыся и Уляныч должны были ехать в одних санях. Впрочем, когда на звон колокольчиков Дарка и папа вышли из дома, в санях, закутанная по самый нос, сидела одна Орыська. А где же Уляныч? Зять, объяснила Орыська, чтобы им было удобнее, по дороге пересел в сани, которые повезли в Суховерхов семью жениха.

Когда все разместились в санях (папа и кучер сидели лицом к лошадям, а Дарка с Орыськой плечами опирались о спины мужчин, которым предстояло защищать их не только от ветра, но и от снега из-под конских копыт), Орыська заговорила шепотом, чтобы не слышал кучер: