Лео Перуц - Гостиница У картечи

Я еще загодя предпринял все необходимые мелкие приготовления: закупил продукты, чтение в дорогу, учебник итальянского и "Настольную книгу альпиниста", попрощался со всеми знакомыми - своим друзьям я щедро пообещал привезти собранные собственными руками эдельвейсы и коробку южных плодов из Больцано, - а потому мне было очень кстати еще разок бесцельно побродить по старинным улочкам, вбирая в себя образ города, который я покидал с большой неохотой.

В субботу я сидел на площади Радецкого среди лавровых деревьев кофейни. Ветер перелистывал газеты, лежавшие на моем столике. Я не смог заставить себя прочесть их до конца. Я сидел как на иголках и вдобавок чувствовал себя разбитым, выдохшимся и усталым. Это обычное волнение перед дальней дорогой, убеждал я себя, хотя на самом деле это была болезнь - тиф, уже сидевший во мне. Охваченный тревогой и возбуждением, причины которых не были тогда еще понятны мне самому, я подозвал кельнера и хотел рассчитаться. В этот момент я увидел фельдфебеля.

Он шел со стороны каменного моста, держа в руке кошелек, из которого перед этим достал монету для оплаты мостового сбора. Он пересек площадь и приблизился ко мне. Он был уже совсем рядом, всего в каких-нибудь десяти шагах от меня, я уже хотел было встать и пойти ему навстречу, как вдруг произошло нечто необъяснимое.

Он застыл на месте, устремил на меня неподвижный взор и густо покраснел. Я кивнул ему, но он никак на это не среагировал, еще несколько секунд постоял, не двигаясь, а потом резко развернулся и, словно по услышанной им одним команде, направился в обратную сторону. Он снова пересек площадь и смешался с толпой фланирующих приказчиков, банковских служащих и продавщиц. Было очевидно, что он хотел как можно скорее затеряться среди гуляющей публики. Но я еще долго различал его, так как он был на две головы выше других, и его было не так просто потерять из виду. Я видел, как он широким шагом уходил все дальше и дальше, не останавливаясь и не оборачиваясь, по направлению к маленькой улочке, что вела к собору св. Витта, - "курс на вывеску над лавкой перчаточника", автоматически мелькнуло в моей вымуштрованной голове солдата. И чем дальше он удалялся, тем выше он мне казался, как будто бы он рос с каждым шагом. Виной этому были тиф, жар, озноб, я смотрел на мир нетвердым и испуганным взглядом, и окружающие предметы - дома, деревья, каменный конный памятник в центре площади, шляпы и пальто на стенах, спичечницы на столиках кафе, стакан воды, стоявший передо мной, - все это представлялось мне коварным, злобным и фантастически искаженным и вселяло в меня страх. Но более всего меня пугало необъяснимое поведение фельдфебеля, и я начал искать причину его внезапной паники.

Кофейня была почти пустой. Кроме меня в ней сидело четыре-пять посетителей, игравших в домино или читавших газеты. Кельнер стоял в уголке и читал "Баварскую родину", которую выписывало одно высокое духовное лицо из собора св. Витта, временами заглядывавшее в кофейню. А недалеко от меня за столиком сидел обер-лейтенант из чужого полка, о чем свидетельствовал незнакомый мне вишнево-красный цвет обшлагов его мундира.

Я рассматривал офицера с ужасом и содроганием. Меня бил озноб, у меня дрожали руки. Тогда я еще не знал, хотя и смутно предчувствовал, что этот незнакомый офицер был смертью, явившейся за фельдфебелем Хвастеком из его прошлой жизни, и что фельдфебель сбежал от блуждающей пули, прилетевшей издалека, чтобы сразить его.

Мой беспокойный взгляд смутил незнакомого обер-лейтенанта. Он искоса взглянул на меня, нервно подергал усы, несколько раз выкрикнул: "Счет!" - и принялся что-то шептать кельнеру. Затем он встал и, угрюмо глядя перед собой, медленно направился к выходу, не обратив внимания на то, как я вскочил на ноги и отдал ему честь.

Когда я снова встретил фельдфебеля во время обеда в столовой, он не захотел объяснять мне свое странное поведение в кафе. Он сказал, что якобы высматривал меня там, но не увидел, а потому рассердился и тут же ушел. Почему я не сел на видное место? В итоге ему пришлось гулять одному - а жаль, такое чудесное было утро, он скучал, вдвоем было бы веселее. Я не поверил ему; я знал, что он скрывает от меня истинную причину своего бегства. Черты внешности того офицера в мундире с вишнево-красными обшлагами крепко запали мне в память, и, когда после обеда мы шли по улице, мне казалось, что я вижу их почти у каждого, кто попадался нам навстречу. В какую бы сторону я ни взглянул, мне повсюду мерещились узкий, резко очерченный профиль и плотно сжатые губы человека, обратившего фельдфебеля в бегство и вселившего в меня такой страх. У всех встречных мужчин было лицо обер-лейтенанта из чужого полка; мне казалось, что они смотрят на меня с недовольством и презрением и враждебное выражение сходило с их лиц лишь тогда, когда они подходили совсем близко или оказывались почти у меня за спиной.

И все же мне довелось встретить его еще раз, причем в тот же самый день, и я до сих пор не знаю, кто так распорядился - случай или судьба, от которой никому не дано убежать.

Мы - я и фельдфебель - зашли в кондитерскую на площади Вацлава, чтобы купить сладостей - фиников в шоколаде - для Фриды Гошек.

Прислонившись к стене у входа, я смотрел, как продавщица взвешивала кулек с конфетами, в то время как фельдфебель доставал свой кошелек, чтобы рассчитаться за покупку. В этот момент дверь рядом со мной распахнулась, и в магазин вошел тот самый офицер под руку с какой-то дамой; я сразу его узнал, хотя его лицо находилось в поле моего зрения всего одно мгновение.

Фельдфебель побледнел как смерть, но все же нашел в себе силы вытянуться во фрунт и отдать честь. Обер-лейтенант, мельком взглянув на него, приложил руку к козырьку, затем посмотрел на него более пристально и, как будто пребывая в нерешительности, вопросительно взглянул на свою даму. Я видел, как она нагнулась к его уху и как они стали о чем-то шептаться. Фельдфебель по-прежнему стоял по стойке "смирно". Тут обер-лейтенант отпустил руку дамы и порывисто шагнул навстречу фельдфебелю:

- Хвастек? Ты ли это? Да встань же ты нормально! Ты - здесь? Какая неожиданность! А ведь я не сразу тебя узнал.

Он пожал ему руку, быстро оглянувшись при этом на стеклянную входную дверь, - вероятно, чтобы убедиться в том, что никто не видит, как он здоровается за руку с фельдфебелем.

Дама присоединилась к ним, и я увидел, как фельдфебель слегка поклонился и приложился губами к ее ручке. "Я сразу узнала вас, Генрих", сказала она, и тут, наконец, я увидел ее лицо.

Кровь ударила мне в голову, почва стала уходить у меня из-под ног, и, чтобы сохранить равновесие, я был вынужден закрыть глаза. Причудливые орнаменты заплясали и закружились перед моими закрытыми глазами: переплетенные между собой квадраты и розетки из серых, желтых и синих шашек; они появлялись и исчезали, возникали снова и сливались воедино. Это была старая, давно не существующая мостовая на той улице, где я жил ребенком; узоры мостовой, которые я ежедневно видел по пути в школу. И тогда я понял, что дама рядом с офицером и была той девушкой с теннисного корта, о которой я вспоминал годами и чей портрет стоял в комнате фельдфебеля .