Лео Перуц - Рождение антихриста

Ночью она вдруг проснулась. На небе стояла полная луна. Свет ее, проникая в узкую комнату, резко обрисовывал контуры предметов: ветки каштана за окном, дымно-черный образ святого Иоанна Крестителя на стене, кухонный стол с медной кастрюлей для теста, флягой для уксуса, хлебным ножом и разливательной ложкой - и висящий над дверью листок пергамента, на котором большими буквами (черными строчными и красными заглавными) была написана молитва святого Бернарда Клервосского. Глядя на этот листок, она ощутила досаду на мух, вечно засиживавших и портивших буквы в словах святого...

Вдруг она заметила, что не слышит рядом с собою дыхания мужа. Она протянула руку и убедилась, что его место на кровати пустует.

Немало удивившись и испугавшись, женщина соскочила с кровати. Протирая слипшиеся ото сна глаза, она явственно услыхала голос мужа, доносившийся из мастерской. Он что-то бормотал и словно бы всхлипывал. Ей показалось, что он читает молитву, но она не могла различить ни единого слова, и для нее оставалось непонятным, что ее муж в такое время может делать в мастерской. И туг сквозь дырку в двери, образовавшуюся от выпавшего из доски сучка, на белое покрывало кровати упал тонкий луч света - должно быть, в мастерской кто-то запалил масляную лампу.

- Липпо! - крикнула она. Но ответа не было. - Филиппо! Ты что, не слышишь меня? Липпо!

До ее слуха донеслись какие-то визгливые звуки, и она закричала еще раз:

- Филиппо!

Тут стало тихо, и лишь через несколько секунд она услышала, как сапожник выругался:

- Проклятущие крысы! Они разбудили меня! Надо же, напустились на мои кожи!

Не могло быть сомнений в том, что это был голос ее мужа, но уже в следующий миг женщина опять испугалась, ибо в мастерской раздалось визгливое хихиканье, сопровождаемое гнусавым блеянием, которое никоим образом не могло сойти с уст ее мужа:

- Крысы! Вот именно, крысы, хе-хе-хе! Корабельные крысы, прямо с галер!

- Филиппо! - закричала объятая страхом жена. - Филиппо, с кем ты там?! Брось этих дурацких крыс и иди ко мне! Туши свет, масла жалко...

- Заткнись! Убирайся! Пошел к черту, ты свое получил! - закричал тут сапожник.

И жена возблагодарила небо, ибо это был точно его голос. Еще с минуту она слышала ворчание и торопливые шаги взад-вперед по комнате, а потом хлопнула входная дверь, щелкнул замок, и наступила тишина.

В следующее мгновение сапожник просунул голову в дверь комнаты .

- Ты не спишь? - проворчал он. Он был бледен как полотно, по лицу его крупными каплями катился пот, а большие красные ручищи дрожали, как в лихорадке.

- Кто это был с тобой? - боязливо спросила жена.

- Со мной? Да кто же, к черту, мог быть со мной?!

- Я слышала какой-то визг. С кем ты говорил?

- Я? Да с крысой. Она бегала туда-сюда по моим узлам с кожами и шумела, как тысяча чертей. Ну и крыса - огромная, черная, облезлая, настоящий прелат среди крыс, и притом вонючая, как Иуда! Но готов поклясться - я ее все-таки подшиб!

Несмотря на пережитый испуг, женщина засмеялась, когда ее муж назвал крысу прелатом. Заметив ее веселье, сапожник продолжил шутку:

- Да-да, прямо великий приор крысиного ордена! Этакий пузатый аббатик. Но я ее здорово прищучил, уж можешь не сомневаться!

Женщина больше не удивлялась тому, что ее муж устроил посреди ночи весь этот кавардак. Она вспомнила, что у ее прежнего хозяина крысы погрызли ножки кровати, порвали два куска полотна и безвозвратно испортили новую льняную рубашку, и задумалась о средствах повывести эту нечисть.

- Кошку бы нам! Нет, пожалуй, это не годится, - сказала она и натянула одеяло до подбородка. - Она вылакает у меня уйму молока, и ничего в доме от нее не убережешь. Уж кошки-то умеют наделать хлопот, а по ночам они так орут на крышах, что просто хоть в гроб ложись! Нет, не надо кошку! Надо отраву. Это самое верное средство. У грека-аптекаря, что держит лавку на углу базарной площади, продается отменный крысиный яд в маленьких коробочках.

Она была на третьем месяце беременности, и ее начали одолевать желания и влечения к таким вещам, которых она в прежней жизни вовсе не замечала.

- Как прохожу мимо, всегда загляну в его лавочку. У пего там сотни всяких ароматов и эссенций: лавандовая вода и апельсиновая вытяжка, жасминовое масло и фиалковые капли, кипрская пудра и такой душистый порошок - я даже и названия-то его не знаю. Я ведь забывчивая. У него в лавке пахнет, как в монастырском саду. И крысиный яд у него есть... Я уж куплю что-нибудь подходящее. Ты можешь пришибить одну или даже целый десяток, но проку мало - тут же набегут другие...

Сапожник уже улегся у нее под боком. Она услышала его глубокое дыхание и скоро тоже забылась сном.

* * *

Несколько недель спустя - а было это в воскресенье, ближе к вечеру сапожник с женой проходили по площади Санто Хризостомо. Посредине ее стояла красивая бронзовая статуя Христа. Туда сошелся весь портовый квартал: матросы, хозяева кабачков, служащие складов и гостиниц, парусные мастера, купеческие приказчики и слуги, носильщики и грузчики. Все они в воскресных костюмах теснились вокруг большой палатки. В ней за пару медных монеток показывали публике массу диковинных тропических птиц и змей, и можно было увидеть даже живого гиппопотама. Это редкое зрелище привлекло и группу ярмарочных артистов, надеявшихся подзаработать здесь своим искусством.

Напротив чудесной палатки стояло высокое здание со шпилем. С его крыши к окнам монастыря Братьев-проповедников протянули два каната, на которых выплясывали то в одну, то в другую сторону жонглеры в узких штанах и шитых серебром камзолах. Девушка из Картахены в паре с карликом отплясывала под звуки цимбал и волынок на соломенном мате, а старенький пульчинелла, стоя па бочке из-под масла, рекламировал чудодейственные снадобья странствующего лекаря, среди которых были также снотворные порошки и мягчительный бальзам для лошадей. Негритенок заставлял свою обезьяну изображать часового и бить в барабан, а торговавший медом и марципановыми шариками грек с островов Архипелага во весь голос отпускал остроты, заставлявшие девушек краснеть.

Сапожник смотрел на всю эту суету с возвышения у портала церкви. Из переулков на площадь толпами валили люди. Из общего гвалта звонко вырывались выкрики продавцов мороженого. Воздух был пропитан запахом жареной рыбы. В отдалении виднелась чистая полоса залива и распущенные паруса фрахтовых судов.

Уже добрую пару минут жена сапожника наблюдала за двумя мужчинами необычного вида, которые, невзирая на толкотню, держались вблизи ее мужа-сапожника, ни на миг не теряя его из вида. Один из них, высокий, сильного сложения, был одет на дворянский манер - на нем были сафьяновые башмаки, попугайчато-зеленые шелковые чулки и узкие кюлоты, камзол светло-коричневых тонов, парик и шляпа с пером. Костюм довершала короткая шпага у пояса. Но эта изящная упаковка явно не подходила к его грубым чертам, красно-загорелому лицу, рыжим усам, торчавшим под утиным носом, и заклеенному пластырем рубцу, протянувшемуся через все лицо. Он стоял высокомерно, не шевелясь, скрестив руки на груди, и неотрывно смотрел на сапожника, в то время как его спутник, одетый священником низенький толстячок с блеющим голосом, гладкой рожицей и заплывшими глазками, непрерывно пританцовывал на месте.