Джеймс Планкетт - Джейни-Мери

- Шляешься, - продолжала браниться мама. - Вечно шляешься со своими подругами. Дождешься, я тебе пошляюсь. Отправляйся назад, вот что. В доме все равно хоть шаром покати. Иди к монахам и жди, что дадут, как подобает доброй христианке. Да сумку возьми с собой. Пока хлеба не получишь, ни о чем другом и думать не смей.

Джейни-Мери стояла, стиснув перед собой кулачки, и снизу вверх смотрела на мать. Господи, неужели придется снова идти за хлебом?

- Я просила, - сказала она. - Во всех домах просила.

- Значит, плохо просила, - отрубила мать. - Проси, пока не дадут, - и, круто повернувшись, вышла из комнаты.

Джейни-Мери поплелась в угол за сумкой. Наклонилась поднять ее, и тут кухня закачалась и потемнела. Когда Джейни-Мери была уже в дверях, мать крикнула ей вслед:

- Не глазей по сторонам, не будь недотепой. Уж ты не перетрудишься, это точно. Всем достанется, только моя уйдет с пустыми руками.

И вот она снова бредет по старым кривым улочкам, а вокруг - карусель колес и ноги, ноги, ноги. Дома круто вздымались над Джейни-Мери, совсем крошечная рядом с ними, она еле волочила по мостовой грязные босые ноги. В этот час в магазинах на Николас-стрит было полным-полно женщин, они торговались из-за каждого пенни. Продавцы в белых халатах проворно нагибались над мраморными прилавками, предупредительно склоняли голову и с готовностью поднимали карандаши, сновали между прилавком и полками, бросали товар на весы, а потом слюнявили огрызок карандаша и сосредоточенно черкали на бумаге какие-то цифры. Бывало, Джейни-Мери останавливалась и смотрела, как они работают, но сейчас она прошла мимо, не повернув головы. Губы у нее затряслись - это по улице прогрохотал трамвай; рельсы блеснули на солнце, но блеск был тусклый, холодный. Ничто не грело и душу. Только катились друг за другом трамваи, шлепали по мостовой подошвы, а над домами, на шпиле монастыря святого Николая, сиял тонкий крест.

В день благословенного хлеба святые отцы всегда устанавливали перед монастырем деревянный прилавок.

Возле него стояли два монаха и наблюдали за тем, как собирается очередь. Глаза Джейни-Мери то и дело застилала пелена, но она внимательно оглядела все вокруг - отца Бенедикта не было видно. Хлеб еще не приносили, хотя очередь росла на глазах. Джейни-Мери пристроилась в хвост, стараясь держаться поближе к стенке. У стены удобнее - тут так просто из очереди не вытолкнут. Сперва было очень холодно, но вот подошли еще люди, и воздух потеплел. Все, как и ожидала Джейни-Мери, запаслись корзинками и шалями, драными сумками и ветхими пальто; скоро люди окружили ее плотным кольцом. Были здесь и мужчины - старики пенсионеры и безработные.

- Много, наверное, не дадут, - говорил кто-то в очереди. - Утром тут такая толпища собралась - ужас!

- Эй, черт бы вас побрал, полегче там! - сердился другой голос. - Зачем напираете?

- Тихо, тихо, ребенка раздавите!

Этим разговорам не было конца. Сперва люди рьяно бранились. Потом стали сердиться - сколько можно стоять? Они недовольно переминались с ноги на ногу. То и дело сплевывали и шумно вздыхали.

Джейни-Мери стало страшно - она возле самой стены, и вдобавок все на три головы выше ее. Она почувствовала себя такой слабой, ей захотелось выбраться из очереди. Но вокруг, куда ни глянь, - плотная стена тел, а внизу - сплошь ноги, даже земли не видно. Она попробовала посмотреть наверх, но не смогла. Только через час на ступенях появился отец Бенедикт.

- Отец Бенедикт, да благословит его бог, - послышалось в очереди. - Раз он здесь, задержки не будет.

Толпа заколыхалась, Джейни-Мери оторвали от земли, и она потеряла свое место в очереди. Теперь она оказалась за сутулым мужчиной в потасканном пальто и в подбитых гвоздями ботинках. Воротник его пальто был усыпан жирными хлопьями перхоти. От пальто шел дурной запах, но Джейни-Мери больше тревожило другое - его ботинки. Они неуклюже топали по мостовой совсем рядом с ее босыми ногами. Гвозди с ромбовидной шляпкой опоясывали каблуки двойным кольцом. Джейни-Мери даже наклонилась, лишь бы не терять ботинки из виду, лишь бы уберечься от них. Она не могла отвести от них глаз. "Выпустите меня", - попросила она стоявшего рядом мужчину, но, даже услышь он ее, все равно помочь ничем бы не смог. Она пыталась привлечь к себе внимание, но люди о ней позабыли и знай перемалывали то, что и так всем было известно.

- Теперь уже скоро, - говорили они, подталкивая стоявших впереди. - Уже скоро.

Прошло немного времени - и все оживились, очередь забурлила.

- Смотрите, смотрите! - кричали они. - Принесли!

Джейни-Мери снова оказалась в воздухе. Почва снова ушла у нее из-под ног, дыхание перехватило - люди давили на нее со всех сторон. От испуга она вцепилась в воротник, усыпанный перхотью, и захныкала. Сквозь водоворот рук и плеч она увидела отца Бенедикта, его мощный торс возвышался над сдавившей ее толпой. Она звала его, но он не услышал.

- Тут же ребенок, - кто-то наконец заметил ее. - Хватит напирать, черт подери, ребенка раздавите.

Какой-то мужчина хотел поддержать ее, но толпа неожиданно увлекла его в другую сторону. Его рука хватала воздух где-то слева от нее. Толпа раздалась, и Джейни-Мери соскользнула вниз.

- Отец Бенедикт! - еле слышно позвала она. - Отец Бенедикт!

Тут мужчина впереди споткнулся, и подбитые гвоздями ботинки обрушились прямо ей на ноги.

Джейни-Мери пришла в себя в монастырской приемной - она лежала на диване. Над ней склонились отец Бенедикт и один из послушников. Кто-то укрыл ее пледом. У противоположной стены уютно светился электрический камин, над ним в золоченой раме висело изображение сердца Христова. Ноги онемели, были какие-то тяжелые, и картина плыла перед глазами. Зато в приемной тепло и не надо рыскать по улицам. Тут она вспомнила о хлебе, о словах матери. Джейни-Мери дернулась, хотела что-то сказать, но не услышала собственного голоса - так шумело в ушах. Послушник повернулся к отцу Бенедикту.

- Вы вовремя поспели, - сказал он. - С ней что-нибудь серьезное?

- Только ноги, - ответил отец Бенедикт дрогнувшим голосом. - Видите следы гвоздей...