Федор Кнорре - Без игры

...Еще двое, выходя из ресторана, застряли в дверях, бесцеремонно закуривая, пока швейцар, наливаясь ненавистью, поневоле держал дверь. Потом появился и третий, и они все, прикуривая друг от друга, совсем загородили проход, мешая закрыть дверь. «Хамоватые типы, — отметил Инспектор. — К сожалению, это ровно ничего не значит». Сколько таких и похуже он отвозил в отдаленные глухие районы и преблагополучно высаживал, получив двугривенный на чай.

Швейцар следом за ними наконец захлопнул дверь и громко щелкнул задвижкой.

Пустая пачка от сигарет отлетела на два шага, отшвырнутая прямо на тротуар. Красный квадратик ясно обозначился на снегу. Ага, «Прима»! Интересно знать, сколько таких пачек от сигарет в день люди выбрасывают не в урны, а на тротуары, куда попало. В машине убитого таксиста тоже на полу валялась такая красная пачка — одна из тысячи. Или двести тысяч, брошенных как попало. Ладно. Значит: один шанс из тысячи тысяч.

Он смотрел, как они приближаются к его машине. Худой парень в нейлоновой модерной курточке с меховым воротником подошел первым. Длинное, бледное, как бы девичье лицо. Другого было не рассмотреть, только шляпа как-то напялена не очень складно. Собирались садиться только двое. Инспектор распахнул дверцу, и оба влезли на заднее сиденье. Тот, с девичьим лицом, сел прямо за спину водителя, за ним второй. И когда они уже уселись, отставший третий в последнюю минуту открыл дверцу и сел на место рядом с водителем.

По тому сноровистому движению, как он, разом скользнув на место, машинально прихлопывая за собой дверцу, по привычке как будто, чтоб не помешала баранка, разом откинулся на спинку, и по тому, как он поставил ноги, Инспектор безошибочно отметил: водитель. Сразу чувствовалась долгая профессиональная привычка. Мужик лет за сорок, пальцы короткие, толстые, сильные, не пьяны, все трое не пьяны, только выпивши. «Трое это плохо», — подумал мельком, и уже не подумал, а всем телом почувствовал: «Кажется, начинается».

— Куда ехать? — спросил сварливо, без малейшего интереса и включил счетчик.

— Давай по набережной. Где Суворов стоит, знаешь?

— К Кировскому мосту, пожалуйста! — вежливо сказал длиннолицый.

— Ах, пожалуйста, пожалуйста! — передразнил тот, кого Инспектор счел за шофера. — А радиво у тебя почему молчит? — и, не дождавшись ответа, как у себя дома, проворно сунул руку и включил приемник.

Приемник был заранее отключен.

— Испорчен, — сварливо буркнул Инспектор.

Шофер, шофер, это точно! В машине — как у себя на рабочем месте. Значит, если это правда «они», его задача перехватить вовремя руль и вести дальше машину.

В кабине стоял сивушный и табачный дух. В тесноте кабины они сидели плотно вчетвером. Инспектор и трое убийц. Или просто подвыпившая компания — видно будет.

Он чувствовал свой беззащитный затылок, который так нетрудно проломить ударом молотка, или гири, или чем-то, что у них припасено за пазухой. А может быть, проволока? Струна? Накинут на горло и с силой дернут назад, запрокидывая ему голову, перерезая горло, как Иванову. Он помнил, как Иванова приготовляли, чтоб можно было показать жене... Страха за себя еще не было. Он боялся, что это окажутся опять не «те», а «те» в это время где-нибудь в далеком переулке глушат ударом по голове или душат проволокой еще одного таксиста, которого придется идти осматривать в морге и извещать жену... а может быть, возлюбленную или дочь?.. Но думал он как будто не о себе, а о ком-то другом, кто был за пределами кабины.

Сам же он только слушал, смотрел и ждал, был наготове.

Поворот на набережную получился грубым, крутым, он заставил себя расслабиться.

Площадь осталась позади с ее фонарями. Там было безопасно. А как на прямой — вдоль набережной? Нет, вероятно, постараются отъехать подальше.

На мгновение он увидел далеко позади вынырнувшую из-за угла машину Коптелова, которая должна за ними следовать.

Выдалась спокойная минута, пока ехали по освещенному широкому мосту. На долгом, прямом Кировском проспекте он вел машину, не сбавляя хода... Еще мост...

— Вот тут свороти-ка!

Он в первый раз услышал сиповатый голос того, кто сидел сзади справа. Ох, честное слово, похоже, опять обыкновенная компанийка.

— Да, да, тут направо, а там мы покажем! — девичий подростковый голос сидевшего у него за спиной длиннолицего, в курточке, был почему-то очень примирительный, успокаивающий.

Нет, что-то тут есть, опять почувствовалось Инспектору.

Они уже два раза сворачивали. Улицы навстречу открывались уже потемнее, только это еще решительно ничего не значило, но тут произошла маленькая заминка: «Вот тут свернем!» — сказал один, а другой поправил: «Нет, нет, подальше». Так тоже бывает, но вежливый, в курточке, почему-то поспешил замять:

— Верно-верно, я спутал!.. А там вы нас подождете несколько минут, мы недолго, и тут же обратно к Невскому!

— Ладно, только если недолго, — ворчливо буркнул Инспектор.

— Нет-нет. Три минуты... Мы долго не задержимся.

Шел снег. Спал город. Светили высокие фонари, нагнувшись над безлюдными заснеженными, как пустынная степь, улицами. Сворачивая на углах, бежала машина с четырьмя людьми. Маленькая, защелкнутая, закупоренная коробка в путанице бесчисленных притихших улиц.

Все реже фонари, все длиннее озеро глубокой тьмы от одного островка света до другого. Мотор ровно стучал. Люди дышали, молчали, ждали. Ровно, как метроном, отстукивавший обычные часы и минуты жизни Инспектора, счетчик теперь работал на последнем пределе — не секундами, а неуловимыми мгновениями. Упущенная частица секунды — непростительное ротозейство, вялое промедление — проигрыш всего. И надо молчать, не выпуская из поля зрения дорогу и зеркальце, в котором видны головы и толстое левое плечо в сером сидевшего сбоку пассажира.

Два раза на поворотах он успевал заметить бесконечно далекую машину Коптелова, но потом совсем потерял ее из виду. Может быть, ребята его упустили?.. На крутом повороте эти не рискнут наповал ударить по голове человека за рулем. На большой скорости, пожалуй, тоже неразумно, может, поэтому он и гнал машину так, что Коптелов отстал?.. Да кто знает, поступят ли они разумно или глупо? Теперь он уже почти совсем был уверен, что они «поступят». Это были «они». Он страстно желал, чтоб это были наконец «они», кого высматривал столько времени. И в то же время он почти чувствовал уже замахивающуюся руку со свинчаткой у себя за спиной, всем затылком, хрупким, как яичная скорлупа, чувствовал опасность. И тут же ему вдруг представлялось, что это не он сидит, а какой-то незнакомый, не виданный им никогда, безымянный, беспомощный таксист Иванов, которого он во что бы то ни стало должен прикрыть, выручить, защитить, принять за него предательский удар сзади. Ведь до тех пор, пока он здесь, на своем месте, тот в безопасности.