Акмурат Аширов - Годы на привязи (сборник рассказов)

— А вам какое дело до меня?!

— Ты горяч, неразумен, весь во власти своей природы. Я на тебя не сержусь. Но учись признаваться в том, что есть в твоей душе, хотя бы себе самому. Хочешь быть мужественным, а сам малодушничаешь!

— А ты? — спросил странник у Амана.

— Я мечтаю о кристально чистом, честном, святом, божественном человеке. Чтобы он всегда был рядом и, общаясь с ним, мы очищались.

— Ты мечтаешь о невозможном, — сказал нищий и повернулся, чтобы отойти.

— Подождите! Почему это невозможно?

— Нет, даже среди лучших, таких людей, кто хотя бы раз в жизни не согрешил. Люди могут вообразить себя совершенными и искренне в это поверить. О людях могут так думать, такая молва о них пойдет, но…

— Самое сокровенное твое желание, девочка? Наташа засмеялась:

— Наверное, выйти замуж, иметь дочку и сына.

— Иншалла, так оно и будет.

Хал-ага угрюмо сидел на земле. Странник подошел к нему. Взгляды стариков столкнулись. Во взгляде старика твердость, убежденность, что-то земное, реальное. Во взгляде странника — пустота, лукавство.

— Вот ты старик…

— Я тебя знаю! Нищий внезапно исчез.

— Это был Хизр, — возвестил Аман. — Каждому смертному он показывается раз в жизни. Нам повезло.

Хал-ага бормотал молитву. Клыч подошел к деду. Потом, бледный, отошел:

— Это — злой дух, он от черного каравана. То, что он предрек, никогда не сбудется. Дед узнал его. А злой дух теряет силу, когда его узнают и называют по имени.

Огромный купол в руинах — гнездовье птиц, обиталище змей и насекомых — стоял на караванном пути.

Логинов пошел смотреть мазар. Напуганные птицы вылетели из пробитых стен. Посредине лежала могильная плита с арабской вязью.

Литератор вышел, красные лучи заходящего солнца ударили в глаза. Подошел к очагу. В казане жарилось мясо.

Его первым пропустили к кувшину. Шумно умыв лицо и руки очень уж скудно текущей водой, Логинов попросил Клыча слить ему на шею:

— Не жалей!

Клыч полил. Утираясь, довольный, посвежевший Дмитрий заметил, что старик чем-то недоволен. Алик взял кувшин и слил обильно Аману:

— Мойся, брахман ты наш, черная твоя душа!

Старик спокойно встал, подошел к моющимся, взял кувшин двумя руками, одной — за ручку, другой — за горло, и тремя скупыми струйками умыл Алика.

— Хал-ага, воды же много, тут и колодец есть, — с досадой сказал Алик, принимая это за чудачество.

Караванбаши ничего не ответил, но под его тяжелым взглядом Алик запнулся. Старик наполнил на четверть свой кумган и пошел за бархан совершать омовение.

— Дело тут не в воде. Безводье научило беречь каждую каплю, — объяснил Аман.

— С какой стати мы должны придерживаться изживших себя традиций? — возмутился Алик.

— Дедушка считает, что воду в пустыне надо беречь, как и слова, — сказал Клыч. — Слова сказанные не умирают, они живут в пустыне вечно…

Сидели у костра, пили чай. Рядом чернел купол мазара. Небо было усеяно звездами.

— Хал-ага, чей это мазар?

Старик лежал на боку с пиалой чая и тихо задумч иво смотрел вдаль.

Клыч рассказывал:

— Жил на берегу многоводной реки садовник. Однажды ему нагадали, что он утонет. Садовник решил перехитрить смерть, уйти подальше от воды, в пески, и стал в пустыне пасти овец, забыв о своем страхе. Однажды в жаркий полдень искал он отару и заблудился. Кувшин на седле болтался пустой. Мучила нестерпимо жажда. И вдруг — о провидение! — увидел на такыре небольшую лужицу. Сошел с ишака и приник к ней ртом, да так и не смог поднять голову. Утонул.

— Психологически это можно объяснить. В тот миг вспомнилось ему предсказание, испугался и захлебнулся, — предположил Алик.

— Там, где он утонул, поставили купол, чтобы мазар напоминал путникам о божественном предопределении. Так гласит легенда.

— Да какое предопределение! — засмеялся Алик. — Все просто!

— Дедушка говорит, так оно, может, и есть, вам ученым людям виднее.

— Двумя силами управляемы и связаны все люди: божественным предопределением и человеческой деятельностью. Нельзя преуспеть, полагаясь только на одно предопределение, так же как и на одну человеческую деятельность: необходимо сочетание обоих, — процитировал откуда-то Аман.

Наташа веселилась, что-то рассказывала всем. Клыч прятал взгляд. Старику не нравилось, что она говорит свободно, не прикрыв рот. Логинов и Аман слушали ее внимательно. У Алика на лице была ирония.

— Пойду позагораю! — Наташа отошла чуть-чуть и, легко скинув платье, легла на песок.

Старик поперхнулся чаем, встал, подошел к ней, посохом подцепил платье и, отвернувшись, кинул ей. Алик, кивая на Хал-агу, хихикал.

— Гляжу на эти изумительные создания природы, созерцаю их и наполняюсь радостью, — сказал Аман. — Не понимаю этих кобелей вроде Алика. У них одно в голове. И это высшая цель! Природой обладать, женщиной обладать, всех и все покорять! Все портить и превращать в отхожее место. Скоты!

— А ты предпочитаешь слияние через созерцание? — язвительно ухмыльнулся Алик.

На краю такыра возвышалась гранитная скала. Под скалой белела гора костей и черепов.

— Я читал у кого-то, что на стыке вот таких гор и степей зарождаются новые этносы! — сказал Аман.

Над костьми и черепами парила огромная черная птица.

— Гриф! Ребята, гриф, мифическая птица! — закричал Алик.

Гриф дал круг над караваном и стал камнем падать на людей.

— Берегись! — вскрикнул кто-то.

Караванщики вжали головы в плечи. Но гриф уже воспарил в безоблачное небо и делал новый круг, чтобы снова обрушиться на караван.

— Сейчас зародится новый этнос! — заметил Алик.

— Но грифы же питаются падалью, я в учебнике читала! — воскликнула расстроенная Наташа.

— Значит, мы и есть падаль! Мы падаль! — крикнул Аман.

Эхо повторило его слова. Гриф приближался.

— Если не убьем, кому-то пробьет череп! — предупредил Алик.

Клыч вынул двустволку и прицелился в хищника.

— Остановись! Что ты делаешь! — закричал Логинов.

— Грифы редкая птица! — возмутился Аман.

— Хорошо бы, чтобы он полакомился твоим умным мозгом, может, от этого гриф станет благороднее! — издевался Алик.

— Ребята, мы же в ЛГУ проходили, как же так?! Огромный черный хищник снова пикировал.

— Машите над головой концом веревки! — подсказал Клыч.

Все отчаянно замахали, услышав трепет крыльев. Пронесло.

— Если убьем, самка будет мстить: вон она, на скале сидит!

— Ждет падали!

— Придется и ее прикончить!

— Давайте не убьем — попугаем выстрелом!

Один за другим раздались два выстрела. Но птицу это только раздразнило.

— Больше она не промахнется! Кому-то конец!

— Ну его! Давай, Клыч, прикончь!

Гриф упал камнем, но теперь уже до земли, и ударился о камень.