Болеслав Прус - Анелька

- Как, ты уже уходишь? Это после десятидневного отсутствия? воскликнула пани Матильда. - Мне так много нужно тебе сказать... Я хочу в июле или августе непременно поехать к Халубинскому, так как чувствую, что только он один может...

- Халубинский только в конце сентября вернется в Варшаву. Впрочем, мы еще поговорим с тобой об этом, а сейчас мне нужно уладить кое-какие дела, нетерпеливо сказал отец и вышел из комнаты.

- Toujours le meme!* - вздохнула мать. - Шесть лет по целым дням занимается делами, а им конца краю нет. А я больна, Юзек болен, хозяйство расстроено, какие-то чужие люди неизвестно почему осматривают имение. О, как я несчастна! Все глаза выплакала!.. Joseph, mon enfant, veux-tu dormir?**

______________

* Он верен себе! (франц.)

** Жозеф, дитя мое, тебе хочется спать? (франц.)

- Non, - ответил полусонный мальчик.

Анелька так привыкла к жалобам матери, что эти новые сетования нисколько не уменьшили ее любви к отцу. Напротив, сейчас она еще больше любила его, потому что решила, что за сегодняшнюю провинность он хочет наказать ее без свидетелей. Поэтому-то он, должно быть, и поздоровался с ней так, как будто ничего не случилось, и ушел к себе в кабинет.

"Вот Шмуль уйдет, тогда он и позовет меня, - рассуждала про себя Анелька. - Пойду-ка я лучше сама и подожду там, а то, чего доброго, мама еще догадается".

Составив такой план действий, она потихоньку вышла в сад, чтобы быть поближе к кабинету отца. Несколько раз прошлась под открытым окном, но ни отец, ни Шмуль не обратили на нее внимания. Тогда она решила подождать и ни жива ни мертва села на камень у стены.

Отец ее между тем закурил сигару и развалился в кресле. А Шмуль примостился на простом стуле, поставленном специально для него возле двери.

- Так ты утверждаешь, - говорил помещик, - что не земля вертится вокруг солнца, а солнце вокруг земли?..

- Так написано в наших священных книгах, - ответил Шмуль. - Но прошу прощения, ясновельможный пан, вы, наверное, не за тем пригласили меня сюда?..

- Ха-ха!.. Ты прав!.. Итак, приступаю прямо к делу: достань мне триста рублей, они мне нужны завтра утром.

Шмуль сунул обе руки за пояс, закивал головой и усмехнулся. С минуту оба молча смотрели друг на друга: помещик как будто хотел убедиться, что в бледном лице, черных живых глазах и во всей щуплой, слегка сутулой фигуре еврея не произошло никаких перемен; еврей, казалось, любовался роскошной русой бородой помещика, его мощным сложением, изяществом манер и классическими чертами лица. Впрочем, оба уже тысячу раз имели возможность убедиться, что каждый из них являлся образцовым представителем своей расы, но это ничуть не меняло положения.

- Ну, что ты на это скажешь? - первым нарушил молчание помещик.

- Я думаю, не в обиду вам будь сказано, ясновельможный пан, что скорее в вашем пруду выудишь осетра, чем в целой округе хоть одну сторублевку. Мы дочиста все подобрали, так что теперь тот, кто не прочь вам дать, сам ничего не имеет, а у кого есть, тот не даст.

- Выходит, я уже лишился кредита?

- Извините. Этого я не говорил. Кредит нам всегда открыт, только вот обеспечения у нас нету, а без него нам никто в долг не даст.

- Черт побери! - сказал помещик, как бы про себя. - Ведь все знают, что я не сегодня-завтра продам лес и получу остальные десять тысяч.

- Все знают, ясновельможный пан, что вы уже получили три тысячи рублей задатку, а между тем переговоры с мужиками насчет сервитутов подвигаются туго.

- Но они очень скоро придут к концу.

- Это одному только богу известно.

Помещик встревожился:

- Есть какие-нибудь новости?

- Поговаривают, будто мужики хотят уже по четыре морга на двор...

Пан Ян даже подскочил в кресле.

- Их кто-то бунтует! - крикнул он.

- Возможно.

- Наверное, Гайда?

- Может, Гайда, а может, и кто поумнее.

Помещик рычал, как разъяренный лев.

- Ну, невелика беда, - сказал он, успокоившись. - В таком случае я продам имение и получу за него сто тысяч чистоганом.

- Долгов-то у вас больше, - ввернул еврей, - и все должны быть немедленно уплачены.

- Обращусь к тетке, она мне поможет...

- Ясновельможная пани больше ни гроша не даст. Капиталы она трогать не станет, а проценты предпочитает тратить на себя.

- Ну, так после ее смерти...

- Ай!.. Она страх какая здоровая!.. Совсем недавно новые зубы себе в Париже купила...

- Но когда-нибудь она все-таки умрет...

- А вдруг она, извините, ничего не завещает ясновельможному пану?..

Помещик забегал по комнате. Шмуль встал.

- Посоветуй же, как быть! - воскликнул помещик, круто останавливаясь перед арендатором.

- Я знаю, что ясновельможный пан не пропадет, даже если этот немец купит имение. Вы, ясновельможный пан, всегда будете среди знатных панов, а когда (тут Шмуль понизил голос) ясная пани... того... вы женитесь...

- Ты глуп, Шмуль, - сказал помещик.

- Пусть так, но у пани Вейс капитал в два миллиона, а серебра и драгоценностей столько...

Помещик схватил Шмуля за плечо.

- Замолчи, - прикрикнул он на него. - Мне нужно триста рублей, об этом изволь думать.

- Это можно устроить... - ответил Шмуль.

- Каким образом?

- Попросим у пани Вейс...

- Ни за что!..

- Ну, так дайте мне какой-нибудь залог, и я под него достану деньги.

Помещик успокоился, снова сел и закурил сигару. Шмуль, помолчав, заговорил:

- Вам-то, ясновельможный пан, везде хорошо, и на возу и под возом, а со мной что будет? Ведь у меня даже расписок ваших нет... Вы до сих пор и мельницу не поставили, столько лет прошу...

- Денег не было.

- Были не раз, и немалые. Вот и теперь: получили вы три тысячи, так предпочли коляску купить, комнаты оклеить заново... А я, того и гляди, все потеряю...

- Ты заработал на этом деле не меньше пятисот рублей.

- Заработал или не заработал - а все-таки мельница больше по мне. Что на земле стоит, то ценность, а с деньгами только беспокойство да соблазн для воров.

- Подожди-ка тут, а я подумаю, что бы такое дать тебе в залог, перебил его помещик.

- Как вам угодно, ясный пан.

Во время разговора отца со Шмулем Анелька находилась в том неприятном, смятенном состоянии духа, какое обычно вызывает страх. В разгоряченном мозгу помимо воли назойливо вертелся вопрос: "Что-то скажет отец?" - а в ответ воображение создавало из обрывков недавних впечатлений печальные и беспорядочные картины.

Девочка несколько раз видела отца в гневе. И сейчас она не могла отогнать воспоминание о его нахмуренном лбе и сдвинутых бровях. Ее преследовали устремленные на нее в упор, сверкающие глаза отца и его громкий сердитый голос.

Потом она представила себе бедную Магду, которую какой-то человек таскал за волосы и пинал ногами; перед глазами вставала и панна Валентина: холодная, неумолимая, она молча, с опущенным взором, замышляла что-то страшное против нее, Анельки.