Болеслав Прус - Дворец и лачуга

- Это, должно быть, здесь! - прервал его размышления пан Антоний, останавливаясь перед домиком Гоффа.

- Что здесь? - рассеянно спросил Пёлунович.

- Да этот маньяк... то бишь механик, хотел я сказать.

Эта резкая фраза несколько отрезвила пана Клеменса; подумав мгновение, он сказал:

- Знаете что, любезнейший мой пан Антоний, отложимте-ка это посещение на другой раз. Я сейчас как-то не настроен, а ведь им надо бы помочь...

- Мели Емеля... Простите за выражение. Вы все забываете о постановлении сессии.

- Да, но если...

- Какие там "но" да "если"? На сессии было решено в этот раз изучить изобретение, а затем заняться и самим человеком, ибо опыт учит, что эти мнимые изобретатели большей частью оказываются мошенниками, вымогателями эт цетера!.. Должны же мы наконец научиться пунктуальности, уважению к постановлениям...

С этими словами наш поразительный пессимист вошел в сени и толкнул дверь в комнаты.

Здесь, на столе под окном, стояло выщербленное блюдечко с солью и миска нарезанных огурцов, которые Гофф ел деревянной ложкой, а Констанция жестяной. Больной ребенок спал за ширмой.

При виде вошедших отец и дочь встали. Констанция покраснела. Гофф был в полном смятении.

Минуту длилось молчание, которое прервал наконец пан Антоний:

- Мы пришли сюда осмотреть машину, о которой вы говорили уважаемому председателю.

Выдавив из себя эти слова, он указал на Пёлуновича.

Смущенный Гофф поклонился чуть не до самой земли.

- Салат едят! - шепнул пан Клеменс, даже не подумав о том, что рядом со зловещими огурцами лежала большая коврига ржаного хлеба.

- Итак, можете ли вы показать нам свою машину? - продолжал пан Антоний.

- С величайшим удовольствием... Ваш слуга... Пожалуйста... - ответил Гофф, топчась на месте и указывая гостям на дверь в другую комнату.

Делегаты направились туда.

- Бог их нам посылает! - шепнул старик.

Глубоко взволнованная дочь поцеловала его руку и слегка подтолкнула к гостям. Потом пошла за ширму и прильнула ухом к стене, чтобы не пропустить ни одного слова из их разговора.

- Вы узнаете меня? - спросил старика Пёлунович.

- Как не узнать? - ответил бедняк. - Целые дни и ночи я только о вас и думал, сударь.

- Господин председатель желал бы осмотреть машину, - прервал чрезвычайно официальным тоном неумолимый Антоний.

- Пожалуйста, пожалуйста! Вот она... - говорил Гофф, поднимая дрожащими руками тяжелый прибор странной формы, состоящий из медных колесиков и железных прутьев.

- Для чего это предназначено? - продолжал допрашивать пессимист.

- Для всего. Двадцать лет...

- Работает?

- Еще нет, потому что...

- Каков же ее принцип? Что приводит ее в движение, или, вернее, что будет приводить ее в движение? - снова прервал пан Антоний.

- Сейчас я вам, государи мои, объясню, вот только придется...

С этими словами старик принялся искать на своем токарном станке какой-то инструмент. Он брал в руки различные долота, клещи, стамески, но все это, видимо, не подходило, ибо он откладывал их на станок и принимался лихорадочно искать другие.

Пан Антоний барабанил пальцами по краю токарного станка, а у Пёлуновича не было времени обратить внимание на смущение бедняги, так как он думал о салате и с тревогой смотрел на небо, где, как ему казалось, заметил наконец подозрительную тучу, грозящую градом и ураганом.

В это мгновение на площади под окном появилась худая сука. Уже с первого взгляда легко было догадаться, что у этого жалкого животного есть щенята и что она прибежала сюда, чтобы поискать среди мусора пищи.

- Быть может, вы словами объясните действия своей машины, - обратился пан Антоний к Гоффу с выражением скуки и нетерпения в голосе.

- Видите ли, милостивый государь мой, это вот как... Нужно подкрутить этот винт, а тогда он нажмет на вот этот прут... Этот прут нажмет на колесо, совсем как гиря на весы...

- И что же дальше?

- Дальше? Дальше машина будет работать.

- Не будет работать, - очень решительно прервал пан Антоний, - потому что тут нет механического двигателя.

- Будет, милостивый государь мой... - ответил Гофф.

- Не вижу произведения пространства на силу. Вздор!

- Воздушное колесо... - вставил Гофф.

- Иллюзия...

- Этот винт и этот прут...

- Игрушки, - ответил безжалостный пессимист.

Старик долгим взглядом глянул в глаза оппоненту, потом опустил голову и умолк.

Пан Антоний снова забарабанил пальцами по краю станка и снова глянул на площадь, куда с самого начала разговора глядел Пёлунович, не понимая ни колес, ни винтов, ни произведения силы на пространство. Голодная сука лежала теперь под окном, придерживая лапами и грызя кусок черствого черного хлеба, который бросила ей Констанция.

- И зачем только вот такое живет на свете? - буркнул пан Антоний, указывая на суку. - Голодное, худое, да еще взбеситься может!

- Правда, - ответил Пёлунович, не понимая, о чем идет речь, так как ему показалось, что как раз в это мгновение он ощутил боль в желудке.

- Было бы подлинным благодеянием пальнуть ей в голову, - заметил пан Антоний.

- Правда, правда, - подтвердил пан Клеменс, хватаясь за живот.

Мы не уверены, слышал ли ошеломленный Гофф этот разговор двух филантропов; но Констанция услышала его и залилась слезами.

О нищета! Как ты насторожена и подозрительна!

- Итак, - снова заговорил пан Антоний, - вы не можете нам объяснить свою машину.

Старик печально поглядел на гостей и промолчал.

- Значит, нет?

Гофф снова промолчал.

- Пойдемте, господин председатель.

Пёлунович очнулся от своих дум о холере и урагане и, протягивая руку Гоффу, сказал:

- В другой раз поговорим подробнее... Ах да! С моей трубкой все обстоит благополучно. До свидания!

И они вышли.

По дороге доброе сердце пана Клеменса стало слегка тревожиться.

- Пан Антоний, благодетель, что-то мне кажется, что уж очень они бедны?

- Скупость и неряшество - обычные черты нашего мещанства, - отвечал Антоний.

- А может, вернуться? - сказал Пёлунович, останавливаясь.

Антоний пожал плечами.

- Хорошо же вы, сударь, уважаете постановления!

- Да ведь очень уж бедны, пан Антоний!

Пессимист возмутился:

- Вы, сударь, может, полагаете, что мне жалко нескольких рублей?

- Ну, что вы!

- Так подождемте, это решит собрание. Я принципиально противник подачек, которые лишь деморализуют низшие классы, и принципиально же выполняю решения большинства. А больше я ничего не знаю, ни о чем не желаю слышать и вам советую поступать так же. Нам всегда недоставало дисциплины и пунктуальности.

Эта энергическая аргументация оказала соответствующее воздействие на пана Клеменса, который выпрямился, как солдат на часах, и мерным шагом направился к своему дому.