Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

Член Папузинская предложила послать нескольких молодых женщин за границу для обучения в университетах.

В одной из оконных ниш стали шептаться. Вдруг Мадзя спросила:

- А как же с этими тремя учительницами?

- Да никак, - ответила панна Говард. И, бросив в сторону ниши быстрый взгляд, прибавила: - Член Бжеская платит штраф.

- Но почему же? - настаивала Мадзя. - Ведь они лишены опеки.

- Каждая из нас кое-что для них делает. Чтобы лучше их обеспечить, нужно в год по меньшей мере девятьсот рублей, а мы в настоящее время такой суммой не располагаем.

- Такая сумма найдется, - раздался изменившийся дрожащий голосок.

- Откуда? Что она говорит? - пробежал шепот по залу.

- Есть человек, который даст девятьсот рублей в год, - уже со слезами в голосе прибавил тот же голосок.

- Панна Сольская платит злотый штрафа, - со злостью сказала панна Папузинская.

- Член Сольская уплатит штраф, - торопливо подхватила панна Говард. Но мы все, уважаемые члены, почтим ее вставанием за прекрасный подарок!

Раздался шум отодвигаемых стульев, и все члены союза, за исключением панны Папузинской и пани Канаркевич, встали, кланяясь и улыбаясь в сторону окна, где за занавеской притаилась панна Сольская.

- Это не я, это... мой брат! - протестовала Ада.

- Не отпирайтесь, - остановила ее панна Говард. - Наконец, наш союз не принимает подарков от мужчин...

- Прошу слова, - раздался робкий голос по соседству с манекеном для примерки платьев.

- Прения закрыты! - возразила панна Говард, которая не хотела смущать Аду. - Член Папузинская, - продолжала она читать, - предложила послать нескольких молодых женщин за границу в университеты...

- Этого требует честь общества! - крикнула панна Папузинская. - В Америке женщины работают уже врачами, адвокатами, пасторами, а у нас нет даже женщины-врача!

- И средств на образование, - прервала ее панна Говард.

- Тогда закройте вашу мастерскую трикотажных кофточек, все равно она обанкротится, - воскликнула панна Папузинская.

- Ну конечно! И выгоните на улицу двадцать девушек, которых мы вырвали из сетей разврата, для того чтобы дать им работу, - сказала панна Говард.

- Они стоят нам тридцать рублей в неделю.

- Но у нас уже есть триста пятьдесят готовых кофточек, то есть семьсот рублей капитала.

- Кофточек, которых никто не покупает!

- Как никто? - вспыхнула панна Говард. - Член Выскочинская, скажите, пожалуйста, сколько на этой неделе мы продали кофточек?

- Две, - тихо ответила средних лет женщина, сидевшая у стены.

Панна Говард пришла в ярость:

- Мы не продаем кофточек потому, что в наших женщинах не пробудилось еще ни чувство солидарности, ни даже чувство женского достоинства. Потому, что члены нашего общества, вместо того чтобы заниматься пропагандой наших идей, вредят нам злостной критикой. Неужели в стране, где живет семь миллионов населения, не могут разойтись несколько сотен трикотажных кофточек?

- Прошу слова, - снова раздался голос рядом с манекеном.

- По этому же вопросу?

- Нет.

- Тогда не отнимайте у нас времени, - сердито ответила панна Говард.

- Я всегда буду настаивать на том, - сказала панна Папузинская, - что для нашего дела важнее послать нескольких женщин в университет, чем содержать какую-то благотворительную мастерскую.

Висячая лампа отбрасывала на сидящих красный отсвет, но никто не обращал на это внимания.

- Я возражаю против университета, - заявила пани Канаркевич, - потому что каждая женщина может сколько угодно заниматься самообразованием...

- Учить на память энциклопедию, - съязвила панна Папузинская.

- Пожалуй, это лучше, чем играть без такта на фортепьяно или петь без голоса, - отрезала пани Канаркевич. - Установить связь с женщинами высшей цивилизации - это поважнее университета. Поэтому я предлагаю послать нескольких делегаток в разные страны Европы и Америки.

- Об этом мы уже слышали, - сухо прервала ее панна Говард. - Член Бжеская хочет сделать какое-то конкретное предложение. Член Бжеская, предоставляю вам слово.

Кучка бедных женщин, сидевших около печи, стала шептаться.

Из-за занавески показалась Мадзя, красная, как вишенка.

- Я, - начала она, заикаясь, - знаю одну учительницу в Иксинове, панну Цецилию. Панна Цецилия окончила институт, даже с шифром. Она очень способная... но разочаровалась в жизни...

- Я тоже имею право на разочарование, - вполголоса вставила панна Папузинская.

- Так вот панна Цецилия хотела бы стать учительницей в Язловце. Поэтому я обращаюсь к союзу с просьбой устроить в Язловце место панне Цецилии. Фамилию ее я назову в другой раз.

- Дикая претензия! - крикнула панна Папузинская. - Что общего может быть у нас, передовых женщин, с монастырской школой?

- Я решительная противница этих школ, - заявила панна Говард.

- Это очаги предрассудков! - прибавила панна Папузинская.

- Надо раз навсегда добиться, чтобы на наших собраниях мы не слушали метафизических бредней! - подхватила пани Канаркевич.

Смущенная Мадзя спряталась в оконной нише.

- Ах какая ты нехорошая! - шепнула ей Ада. - Почему ты ничего не сказала мне об этой панне Цецилии?

- Я хотела сделать тебе сюрприз, - ответила огорченная Мадзя.

- Вернемся к вопросу о средствах нашей мастерской трикотажных кофточек, которая терпит банкротство, - начала панна Папузинская.

- Уж не потому ли вы все толкуете о банкротстве, что мастерская создана по моей инициативе? - резко спросила панна Говард.

- Меня мало занимают ваши мастерские, - продолжала панна Папузинская, зато гораздо больше средства. Итак, я советую, не знаю уж, в который раз, повысить месячные взносы членов...

- Никогда! воскликнула панна Говард. - Злотый в месяц может заплатить каждая женщина, а ведь наш союз демократический...

- И располагает тремястами злотых в месяц.

- Да, но если бы в союз вступили все наши женщины, у нас было бы три с половиной миллиона злотых в месяц, или погодите... сейчас... тридцать пять на два будет семьдесят, да, у нас было бы в год семьдесят семь миллионов!

На минуту воцарилась тишина.

- Сколько? Сколько? - воскликнула пани Канаркевич, подсчитывая цифры на бумаге. - У нас было бы всего сорок два миллиона в год.

- Ну что вы болтаете? Тридцать пять на два будет семьдесят и дважды...

- Панна Говард, вы не знаете умножения!

- Я не знаю умножения! - подскочила панна Говард.

- Пожалуйста, вот я подсчитала!

- Что мне до ваших подсчетов!

- Да, да, только сорок два миллиона! - раздались голоса в разных уголках зала.

Панна Говард закусила губы и упала на стул.

- Вы хотели бы навязать свою волю даже таблице умножения, - вмешалась панна Папузинская.

- Прошу слова! - снова раздался голос рядом с манекеном для примерки платьев.