Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

- Чего же вы в конце концов хотите?

- Я хочу сделать женщину самостоятельной, хочу воспитать ее для борьбы с жизнью, хочу, наконец, свергнуть с нее бремя зависимости от мужчин, которых я презираю! - говорила учительница, и ее белесые глаза пылали холодным огнем. - Если же вы полагаете, что я у вас лишняя, что ж, я с нового года могу уйти. Вам мои взгляды приносят вред или просто вас раздражают, а меня мучит эта необходимость считаться с каждым словом, бороться с рутиной, с самой собою.

Панна Говард церемонно поклонилась и вышла, шире, чем обычно, вытягивая шаг.

- Истеричка! - прошептала пани Ляттер, снова сжимая руками лоб.

"Хочет ввести обучение бухгалтерии, ремеслам, в то время как родители желают, чтобы дочки рисовали пастелью и поскорее выходили замуж! И я ради подобных опытов должна жертвовать своими детьми?" - думала пани Ляттер.

Из дальних комнат через отворенную дверь до слуха ее долетел разговор.

- Так вот, держу пари, - говорил звучный мужской голос, - что не позже чем через месяц вы сами захотите, чтобы я целовал вам руку! Эля, будь свидетелем! Все зависит от опыта.

- А на что вы держите пари? - вмешался женский голос.

- Я не буду держать пари, - возразил другой женский голос. - Не потому, что боюсь проиграть, а потому, что не хочу выиграть.

- Так отвечают женщины нашей эпохи! - со смехом отозвался первый женский голос.

- Ах, какое ребячество! - воскликнул мужчина. - Это вовсе не новая эпоха, а старое, как мир, женское жеманство.

В кабинет вошла очень красивая пара: дочь и сын пани Ляттер. Оба блондины, оба черноглазые и чернобровые, оба похожие друг на друга. Только в ней соединились все прелести женщины, а в нем - здоровье и сила.

Пани Ляттер с восхищением смотрела на них.

- Что это за пари? - спросила она, целуя дочь.

- Да это с Мадзей, - ответила панна Элена. - Казик хочет целовать ей руки, а она не позволяет...

- Обычная увертюра. Добрый вечер, мамочка! - поздоровался сын.

- Я столько раз просила тебя, Казик...

- Знаю, знаю, мамочка, но это я в приступе отчаяния...

- За неделю до первого числа?

- Именно потому, что еще целая неделя! - вздохнул сын.

- У тебя в самом деле уже нет денег? - спросила пани Ляттер.

- Это слишком серьезное дело, чтобы можно было шутить...

- Ах, Казик, Казик! Сколько тебе надо? - спросила пани Ляттер, выдвигая ящик, в котором лежали деньги.

- Вы знаете, мамочка, что никакому цвету в отдельности я не отдаю предпочтения, а люблю белый в сочетании с красным и синим. Это из любви к Французской республике.{24}

- Пожалуйста, не шути. Пяти рублей хватит?

- Пять рублей, мама, на целую неделю? - проговорил сын, целуя матери руку и с нежностью поглаживая себя этой рукой по лицу. - Вы же назначили мне сто рублей в месяц, стало быть, на неделю...

- О Казик, Казик! - прошептала мать, считая деньги.

- Казик, - обратилась к брату панна Элена, - постарайся, пожалуйста, чтобы поскорее ввели эмансипацию женщин. Может, тогда на долю твоей несчастной сестры перепадет хоть четвертая часть тех денег, которые ты получаешь.

Пани Ляттер посмотрела на нее с укоризной.

- Надеюсь, ты так не думаешь, - промолвила она. - Разве я кому-нибудь из вас оказываю предпочтение? Разве я тебя меньше люблю, чем его?

- Господи, да разве я это говорю? - ответила девушка, накидывая на плечи белый платок. - И все-таки панна Говард права, когда утверждает, что мы, девушки, по сравнению с молодыми людьми обижены. Вот, например, Казик, не кончил одного университета, а уже едет за границу учиться в другой, смотришь, годика четыре там и просидит; а мне, чтобы съездить за границу, надо заболеть чахоткой. Так было в детстве, так будет в замужестве, так будет до самой смерти.

Пани Ляттер смотрела на нее сверкающими глазами.

- Стало быть, панна Говард и тебя обращает в свою веру и тебе преподает подобные взгляды?

- Да не слушайте вы ее, мама, - произнес пан Казимеж, который расхаживал по кабинету, держа руки в карманах. - Панна Говард вовсе не подговаривает ее ехать за границу, она сама хочет ехать. Напротив, панна Говард толкует ей, что женщины должны зарабатывать себе на жизнь, как мужчины.

- А если мужчины ничего не делают, и вдобавок им не хватает ста рублей в месяц?

- Эленка! - укоризненно сказала мать.

- Мама, не придавайте значения ее словам! - заметил, улыбаясь, сын. Не дальше, как полчаса назад, она распиналась, что мужчина должен учиться дольше, чем женщина, как дуб должен расти дольше, чем роза.

- Я потому говорила, что ты мне постоянно твердишь об этом, а думаю я совсем иначе.

- Извини, я женщин сравниваю не с розами, а с картошкой.

- Нет, вы только посмотрите, мама, каких он набрался манер в своей компании! Однако шестой час, я должна идти к Аде. Ну, будь здоров, мой могучий дуб, - сказала панна Элена, обняв голову брата и целуя его в лоб. Ты так долго уже учишься и тебе столько еще предстоит учиться, что, наверно, ты гораздо умнее меня. Может, потому я не всегда тебя понимаю... Пока до свидания, мамочка, - прибавила она, - через час мы придем сюда с Адой. Не пригласите ли вы нас на чай?

Она со смехом вышла.

Пан Казимеж расхаживал по кабинету, держа руки в карманах и опустив голову на грудь.

- После таких разговоров, - сказал он, - меня всегда мучит совесть. Может, мне и в самом деле уже нельзя учиться, а надо зарабатывать на жизнь? Может, я в тягость вам, мама?

- Что это пришло тебе в голову, Казик? Ведь я живу только твоими надеждами, твоим будущим.

- Даю вам, мама, честное слово, я бы предпочел кусок черствого хлеба, только бы не быть вам в тягость! Я понимаю, что трачу и буду тратить уйму денег, но я делаю это для того, чтобы завязать связи. Сколько раз я сгорал со стыда оттого, что провожу время в обществе этих кутил, этих молодых прожигателей жизни, для которых не существует великая идея! Но я вынужден это делать! Я буду счастлив только тогда, когда, как представитель масс, брошу им в лицо...

В дверь постучали, и в кабинет вошла красивая шатенка с большими выразительными глазами. Она вспыхнула, как небо на утренней заре, и тихим голосом сказала:

- Пани Ляттер, родные опять надоедают мне, просят навестить их.

Она еще больше зарумянилась.

- Но ведь сегодня твое дежурство, Иоася, - заметила пани Ляттер.

- Знаю, и это очень меня беспокоит. Но панна Говард обещала заменить меня.

Пан Казимеж смотрел в окно.

- Долго еще пробудут здесь твои родные? - хмуро спросила пани Ляттер.

- Несколько дней, но я за все дни отработаю. Всю зиму никуда не буду ходить.

- Ну-ну, ступай, дитя мое, если уж так тебе хочется.

Когда пан Казимеж повернулся, шатенка уже исчезла.

- Не нравятся мне эти постоянные прогулки, - сказала как бы про себя пани Ляттер.

- Но ведь родственники, да еще из провинции, - заметил сын.