Болеслав Прус - Грехи детства

На похоронах Юзика я не был, но его провожал весь наш класс с учителями и ксендзом. Мне говорили, что гробик у него был черный, обитый бархатом и маленький, как футляр для скрипки.

Отец его страшно плакал, а на кладбище схватил гроб и хотел с ним бежать. Но Юзика все-таки похоронили, а его отца полицейские выпроводили с кладбища.

Когда я в первый раз пришел в школу, мне сказали, что кто-то ежедневно справляется обо мне. Действительно, в одиннадцать часов меня вызвали из класса.

Я вышел - за дверью стоял отец умершего Юзика. Лицо у него было бледно-фиолетовое, а нос сизый. Он был совершенно трезв, только голова у него тряслась и дрожали руки.

Взяв меня за подбородок, человек этот долго смотрел мне в глаза, а потом неожиданно спросил:

- Это ты вступился за Юзика, когда к нему приставали в классе?..

"С ума, что ли, сошел этот старик?" - подумал я и ничего не ответил.

Он обнял меня за шею и несколько раз поцеловал в голову, шепча:

- Благослови тебя бог!.. Благослови тебя бог!..

Отпустив мою голову, он снова спросил:

- Ты ведь был при его смерти?.. Скажи мне правду, очень он мучился?.. Но вдруг отшатнулся и быстро проговорил: - Или нет... ничего мне не рассказывай!.. О, никто не знает, как я несчастен!..

Из глаз его полились слезы. Он схватился обеими руками за голову, отвернулся от меня и побежал к лестнице с воплем:

- Бедный я!.. Бедный... бедный!..

Кричал он так громко, что в коридор высыпали учителя. Поглядев ему вслед, покачали головами и велели мне возвратиться в класс.

Под вечер какой-то рассыльный принес мне на квартиру довольно большой сундук и записку, в которой было лишь несколько слов: "От бедного Юзика на память".

В сундуке оказалось множество прекрасных книг, оставшихся после покойного Юзика, в том числе: "Книга о вселенной", "История" Цезаря Кантю, "Дон-Кихот", "Дрезденская галерея" и другие. Благодаря этим книгам я пристрастился к серьезному чтению.

Весна уже была в разгаре, когда я в первый раз отправился на могилу Юзика. Она была такая же маленькая и горбатая, как он. Я заметил, что кто-то обсадил ее зелеными ветками. В нескольких шагах от могилки в траве валялась груда бутылок с надписью: "Ром-Ямайка". Я просидел там с час, но не сказал Юзику, какие уроки нам задали, потому что и сам не знал, и он меня не спросил.

Через неделю я снова пришел на кладбище. Снова я увидел свежие ветки на могиле Юзика, а в траве - несколько целых и разбитых бутылок.

В начале мая по городу разнеслась странная весть. Однажды утром на могиле Юзика нашли мертвым его отца. Возле него лежала недопитая бутылка с надписью: "Ром-Ямайка".

Доктора говорили, что умер он от аневризма.

События эти странно подействовали на меня. С этого времени меня стало тяготить общество товарищей, надоедали их шумные игры. Тогда я углублялся в книги, доставшиеся мне от Юзика, или убегал за город, в овраги, заросшие кустарником, и, бродя по ним, размышлял бог весть о чем. Не раз я задавался вопросом, почему так нелепо погиб Юзик и почему отец его был так одинок, что искал прибежища на могиле сына? Я понял, что самое большое несчастье - это не иметь близких, и уже не удивлялся тому, что бедный горбунок искал себе друга.

Я тоже нуждался теперь в друге. Но среди товарищей ни один не пришелся мне по душе. Вспомнил я о сестре. Нет!.. Сестра не заменит друга.

Товарищи говорили про меня, что я одичал, а у хозяина квартиры уже не оставалось ни малейшего сомнения в том, что я стану величайшим злодеем.

Настал торжественный акт, и тут инспектор объявил во всеуслышание, что я переведен во второй класс. Событие это наполнило меня радостным изумлением. Мне вдруг начало казаться, что, хотя в школе имеются и старшие классы, все же самый замечательный - второй. Я уверял товарищей, что ученики остальных классов - с третьего по седьмой включительно - лишь повторяют то, чему выучились во втором, но в душе я трепетал, как бы учителя не спохватились после каникул, что перевели меня просто по ошибке, и не водворили обратно в первый класс.

Однако на следующий день я немного попривык к своему счастью, а когда ехал домой на каникулы, по дороге не переставая толковал вознице, что из множества учеников я один заслуженно переведен во второй класс и что я перешел лучше всех. Я приводил ему такие неопровержимые доказательства, что он не вытерпел и стал зевать. Но, едва умолкнув, я с ужасом убедился, что сам я полон сомнений.

На другой день, подъезжая к дому, я увидел сестру Зосю: она выбежала мне навстречу. Я тотчас сообщил ей, что перешел во второй класс и что умер мой друг Юзик, оттого что его переехали. Она же сказала, что соскучилась по мне, что у ее курицы уже десять цыплят, что к графине два раза в неделю приезжает с визитом какой-то господин, что их гувернантка влюбилась в приказчика и что ее, то есть Зосю, покойный Юзик ничуть не интересует, потому что он был горбун. Но, между прочим, ей жалко его.

Говорила она это, стараясь казаться взрослой барышней.

Отца я увидел в полдень. Он встретил меня очень радушно и сказал, что даст мне на каникулы лошадь и позволит стрелять из кремневого ружья.

- А теперь, - прибавил он, - ступай в господский дом и поздоровайся с графиней, хотя... - И тут он махнул рукой.

- Что случилось, отец?.. - спросил я, как большой, и даже сам испугался своей смелости.

Сверх ожидания отец не рассердился и ответил с оттенком горечи:

- Теперь она уже не нуждается в старом уполномоченном. Скоро тут будет новый хозяин; ну, а этот сумеет... - Он внезапно замолк и, отвернувшись, буркнул сквозь зубы: - Проиграть в карты имение...

Я начинал догадываться, что в мое отсутствие здесь произошли важные перемены. Тем не менее я отправился поздороваться с помещицей. Она приняла меня очень приветливо, а я заметил, что в глазах ее, прежде таких печальных, теперь появилось совсем иное выражение.

Возвращаясь домой, я встретил во дворе отца и сказал ему, что графиня необыкновенно весела. Она вертится и хлопает в ладоши, в точности как ее горничные.

- Еще бы! Какая баба перед свадьбой будет не в духе... - пробормотал отец словно про себя.

В эту минуту к господскому дому подкатила изящная коляска, и из нее выскочил высокий мужчина с черной бородой и огненными глазами. Должно быть, графиня выбежала на крыльцо, потому что я видел, как она из дверей протянула ему обе руки.

Отец шел впереди меня и, тихо посмеиваясь, брюзжал:

- Ха-ха!.. Все бабы с ума посходили!.. Барыня вздыхает по щеголю, а гувернантка по приказчику... А для Салюси остался я да еще ксендз... Ха-ха!

Мне шел двенадцатый год, и я уже много слышал о любви. Тот верзила, который брил усы и три года сидел в первом классе, не раз изливался перед нами в своих чувствах к какой-то барышне и рассказывал нам, что видит ее по нескольку раз в день - на улице или через форточку. Наконец, сам я прочитал немало необыкновенно прекрасных романов и отлично помню, сколько волнений мне доставили их герои.