Болеслав Прус - Кукла

- Все равно, - бормотал он. - Если уж наш удел одурманивать себя чем-нибудь - давайте одурманиваться чем попало. Но чем же?..

Тогда из темной бездны, именуемой природой, возникали перед ним две звезды: одна - бледная, но сиявшая ровным светом, - Гейст и его металлы; другая - вспыхивавшая, как солнце, и вдруг угасавшая совсем, - она...

"Что тут выбрать? - думал он. - Когда одно сомнительно, а другое недоступно и ненадежно? Да, ненадежно, потому что, если когда-нибудь я даже добьюсь ее, - разве я ей поверю? Разве я смогу ей поверить?.."

В то же время он чуствовал, что приближается момент решительной схватки между его рассудком и сердцем. Рассудок влек его к Гейсту, а сердце - в Варшаву. Он чуствовал, что не сегодня-завтра придется выбирать: либо тяжкий труд, ведущий к невиданной славе, либо пламенная страсть, которая сулила ему разве только одно: сжечь его дотла.

"А если и то и другое - только обман, как тот совок для угля или платочек весом в сто фунтов?.."

Он еще раз пошел к магнетизеру Пальмиери и, уплатив причитающиеся двадцать франков за прием, стал задавать ему вопросы:

- Итак, вы утверждаете, что меня нельзя замагнетизировать?

- Как это нельзя! - возмутился Пальмиери. - Нельзя сразу, потому что вы не годитесь в медиумы. Но из вас можно сделать медиума если не за несколько месяцев, то за несколько лет.

"Значит, несомненно, Гейст не обманул меня", - подумал Вокульский и прибавил вслух:

- Скажите, профессор, может ли женщина замагнетизировать человека?

- Не только женщина, но даже дерево, дверная ручка, вода - словом, всякий предмет, которому магнетизер передаст свою волю. Я могу замагнетизировать своих медиумов даже посредством булавки. Я говорю им: "Я переливаю в эту булавку свой флюид, и вы заснете, как только посмотрите на нее". Тем легче мне передать свою силу внушения какой-нибудь женщине. Разумеется, в том случае, если магнетизируемая особа окажется медиумом.

- И в таком случае я привязался бы к этой женщине, как ваш медиум к совку для угля?

- Совершенно верно, - ответил Пальмиери, посматривая на часы.

Вокульский ушел от него и побрел по улицам, размышляя:

"Относительно Гейста я почти убежден, что он не обманул меня посредством магнетизма, - для этого попросту не было времени. Но что касается панны Изабеллы, я не уверен, не таким ли именно способом опутала она меня своими чарами. Времени у нее было достаточно. Однако... кто же превратил меня в ее медиума?"

По мере того как он сравнивал свою любовь к панне Изабелле с любовью большинства мужчин к большинству женщин, собственное его чувство казалось ему все более противоестественным. Возможно ли влюбиться с первого взгляда? Возможно ли сходить с ума по женщине, которую видишь раз в несколько месяцев и при этом неизменно убеждаешься, что она не расположена к тебе?

- Что ж! - пробормотал он. - Именно благодаря редким встречам она мне и кажется идеалом. Имей я случай узнать ее ближе, я, может быть, давно бы разочаровался?

Его удивляло, что не было никаких вестей от Гейста.

"Неужто ученый химик взял у меня триста франков и исчез? - подумал он, но тут же сам устыдился своих подозрений. - А вдруг он заболел?"

Он нанял фиакр и поехал по указанному Гейстом адресу, куда-то далеко, за заставу, в окрестности Шарантона.

Наконец фиакр остановился перед каменной оградой; за нею виднелась крыша и верхняя часть окон.

Выйдя из экипажа, Вокульский разыскал железную калитку, возле которой висел молоток. Он несколько раз постучал, калитка вдруг распахнулась, и Вокульский вошел во двор.

Дом был двухэтажный, очень старый; об этом говорили покрытые плесенью стены и запыленные окна с кое-где выбитыми стеклами. Посредине фасада находилась дверь, к которой вело несколько каменных, обвалившихся ступенек.

Калитка, глухо хлопнув, закрылась, но нигде не видно было отворившего ее привратника. Вокульский в недоумении и растерянности остановился посреди двора. Вдруг в окне второго этажа появилась голова в красном колпаке, и знакомый голос воскликнул:

- Вы ли это, мсье Сюзэн? Здравствуйте!

Голова тотчас же исчезла, однако открытая форточка свидетельствовала, что это не был обман зрения. Через несколько минут со скрипом отворилась входная дверь, и на пороге ее показался Гейст. На нем были рваные синие брюки, деревянные сандалии и грязная фланелевая блуза.

- Поздравьте меня, мсье Сюзэн! - заговорил Гейст. - Я сбыл свое взрывчатое вещество англо-американской компании и, по-моему, на выгодных условиях. Сто пятьдесят тысяч франков вперед и двадцать пять сантимов с каждого проданного килограмма.

- Ну, теперь вы, наверное, забросите свои металлы, - усмехнулся Вокульский.

Гейст взглянул на него со снисходительным пренебрежением.

- Теперь, - возразил он, - положение мое настолько изменилось, что несколько лет я могу обойтись без богатого компаньона. А что до металлов, то как раз сейчас я работаю над ними. Поглядите!

Он отворил дверь из коридора налево. Вокульский вошел в просторный квадратный зал, где было очень холодно. Посреди зала стоял огромный цилиндр, похожий на чан; его стальные стенки толщиною примерно в локоть были в нескольких местах перехвачены мощными обручами. К крышке цилиндра были прикреплены какие-то приборы: один представлял собой что-то вроде предохранительного клапана, время от времени из-под него вырывалось облачко пара, быстро расплывавшееся в воздухе; другой - напоминал манометр с непрестанно колеблющейся стрелкой.

- Паровой котел? - спросил Вокульский. - А почему стенки такие толстые?

- Притроньтесь-ка, - отвечал Гейст.

Вокульский притронулся и вскрикнул от боли. На пальцах у него вздулись пузыри, но он не обжег руки, а обморозил. Чан был нестерпимо холодный, что, впрочем, сказывалось и на температуре воздуха.

- Шестьсот атмосфер внутреннего давления, - заметил Гейст, не обращая внимания на неприятность, случившуюся с Вокульским; тот даже вздрогнул, услышав эту цифру.

- Вулкан! - шепнул он.

- Потому-то, дружок, я и уговаривал тебя идти ко мне работать, возразил Гейст, - сам видишь, долго ли тут до беды... Идем-ка наверх...

- Вы оставляете котел без присмотра?

- О, при этой работе няньки не требуются; все делается само собой, никаких сюрпризов не может быть.

Они поднялись наверх и оказались в большой комнате с четырьмя окнами. Главной мебелью здесь были столы, буквально заваленные ретортами, тиглями и всяческими пробирками, стеклянными, фарфоровыми и даже оловянными и медными. На полу, под столами и по углам, лежало штук двадцать артиллерийских снарядов, некоторые были с трещинами. Под окнами стояли ванночки, каменные и медные, с жидкостями разных цветов. Вдоль одной из стен тянулась длинная скамья, или топчан, а на нем - огромная электрическая батарея.