Болеслав Прус - Кукла

- Вам нехорошо?

- Пока нет, хотя здесь душно... Но я страшно боюсь за Элену... А ну, как ее приговорят - она может лишиться чуств и умереть, если сразу не принять мер... Как вы думаете, дорогой мой, не следует ли мне броситься в ноги судье и заклинать его...

- Помилуйте, сударыня, это совсем лишнее... Наш адвокат как раз говорил, что баронесса уже и сама, наверно, хотела бы прекратить дело, да поздно.

- Почему же, мы согласимся! - вскричала старушка.

- Э, нет, почтеннейшая, - возразил я с некоторым даже раздражением. Либо мы уйдем отсюда совершенно оправданные, либо...

- Умрем, хотите вы сказать? - перебила старушка... - О, не говорите этого... Вы даже не знаете, как неприятно в мои годы слышать о смерти...

Я отошел от старушки, окончательно павшей духом, и приблизился к пани Ставской.

- Как вы себя чуствуете, сударыня?

- Превосходно! - отвечала она с твердостью. - Еще вчера я ужасно боялась, но после исповеди мне стало легче, и теперь я совсем успокоилась.

Я сжал ее руку долгим... долгим пожатием, как умеют только истинно любящие, и побежал к своей скамье, потому что в зал вошел Вокульский, а за ним и судья.

Сердце мое неистово колотилось. Я оглянулся вокруг. Пани Мисевичова сидела с закрытыми глазами, по-видимому молилась, пани Ставская была очень бледна, но сосредоточенно-спокойна, баронесса нервно теребила свой салоп, а наш адвокат, поглядывая на потолок, подавлял зевоту.

В эту минуту Вокульский посмотрел на пани Ставскую, и - черт меня побери, если я не подметил в его глазах столь несвойственное ему выражение нежного участия...

Еще парочка таких процессов, и, я уверен, он до смерти влюбится в нее.

Судья несколько минут что-то писал, а кончив, объявил присутствующим, что теперь будет разбираться дело Кшешовской против Ставской о краже куклы.

Затем он пригласил обе стороны и их свидетелей выйти вперед.

Я стоял возле скамей для публики, и мне был слышен разговор двух кумушек; одна из них, помоложе, с багровым лицом, объясняла старшей:

- Видите, вон та красивая дама украла у той второй дамы куклу...

- Нашла тоже на что позариться!

- Что ж поделаешь! Не всякому гладильные катки воровать...

- Сами вы катки воруете, - откликнулся сзади них чей-то бас. - Вор не тот, кто свое отбирает, а тот, кто даст пятнадцать рублей задатку и думает, что купил товар...

Судья продолжал писать, а я попытался припомнить речь, которую приготовил вчера, чтобы защитить пани Ставскую и заклеймить позором баронессу. Но все выражения и обороты перемешались у меня в голове, поэтому я снова начал осматриваться кругом.

Пани Мисевичова все еще тихонько молилась, а сидевшая позади нее Марианна плакала. У Кшешовской лицо посерело, она прикусила губу и опустила глаза, но каждая складка ее одежды дышала злобой... Рядом с нею, упорно глядя в землю, стоял Марушевич, а позади него - служанка баронессы, до такой степени перепуганная, как будто ей предстояло взойти на плаху...

Наш адвокат все еще зевал, Вокульский сжимал кулаки, а пани Ставская глядела на всех с таким кротким спокойствием, что, будь я скульптором, я изваял бы с нее статую оскорбленной невинности.

Неожиданно Элюня, не слушая уговоров Марианны, выбежала вперед и, схватив мать за руку, тихо спросила:

- Мамочка, зачем этот дядя позвал тебя сюда? Дай я скажу на ушко: наверное, ты шалила, и теперь он поставит тебя в угол...

- Ишь ты, подучили, - сказала багровая кумушка старшей.

- Такого бы вам здоровья, как ее подучили, - проворчал сзади нее бас.

- Вам бы такого здоровья за мою обиду... - гневно возразила кумушка.

- А вы околеете от судорог, и на том свете черти вас будут раскатывать на моих катках, - отвечал противник.

- Тише! - крикнул судья. - Пани Кшешовская, что вы можете сообщить суду по этому делу?

- Выслушайте меня, господин судья! - патетически заговорила баронесса, выставив ногу вперед. - От умершеи девочки осталась мне драгоценная память кукла, которая очень нравилась вот этой даме, - тут она показала на Ставскую, - и ее девочке...

- Обвиняемая бывала у вас?

- Да, я нанимала ее шить...

- Но ничего ей не заплатила! - гаркнул с конца зала Вирский.

- Тише! - осадил его судья. - Ну и что ж?

- В тот самый день, когда я рассчитала эту женщину, - продолжала баронесса, у меня пропала кукла. Я думала, что умру от огорчения, и сразу заподозрила ее... Предчувствие не обмануло меня; несколько дней спустя мой близкий знакомый, пан Марушевич, который живет как раз против нее, увидел из окна, как эта дама держит в руках мою куклу и, чтобы ее не опознали, надевает на нее другое платье. Тогда я пошла к нему на квартиру с моим поверенным и увидела в бинокль, что моя кукла действительно находится у этой дамы. На следующий день я явилась к ней, отобрала куклу, которую вижу тут на столе, и подала жалобу в суд.

- А вы, пан Марушевич, уверены, что это та самая кукла, которая была у пани Кшешовской? - спросил судья.

- То есть... собственно говоря... никакой уверенности у меня нет.

- Зачем же вы сказали это пани Кшешовской?

- Собственно... я не в этом смысле... - пролепетал Марушевич.

- Не лгите, сударь! - воскликнула баронесса. - Вы со смехом прибежали ко мне и сказали, что Ставская украла куклу и что это на нее похоже...

Марушевич вспыхнул, потом побледнел, снова покраснел, покрылся испариной и стал переминаться с ноги на ногу, что, по-видимому, служило у него признаком сильнейшего сокрушения.

- Подлец! - довольно громко сказал Вокульский. Я заметил, что замечание это отнюдь не ободрило Марушевича. Напротив, он, казалось, еще более растерялся.

Судья обратился к служанке.

- У вас была именно эта кукла?

- Не знаю которая... - еле слышно отвечала она. Судья протянул ей куклу, но служанка молчала, только моргала и ломала руки.

- Ах, это Мими! - закричала Элюня.

- О, господин судья! - воскликнула баронесса. - Дочь свидетельствует против матери.

- Ты знаешь эту куклу? - спросил судья у Элюни.

- Конечно знаю! Совсем такая же была в комнате у баронессы.

- Так это та самая?

- Ой нет, не та... У той было серое платьице и черные туфельки, а у этой туфельки желтые!

- Ну, хорошо... - пробормотал судья и положил куклу на стол. - Пани Ставская, что вы можете сказать?

- Эту куклу я купила в магазине пана Вокульского...

- А сколько вы за нее заплатили? - прошипела баронесса.

- Три рубля.

- Ха-ха-ха! - расхохоталась баронесса. - Этой кукле цена пятнадцать рублей...

- Кто вам продал куклу, сударыня? - спросил судья.

- Пан Жецкий, - краснея, ответила пани Ставская.

- Вы что скажете, пан Жецкий? - спрашивал судья.

Тут как раз наступил момент произнести мою речь. Я начал:

- Достопочтенный судья! С прискорбием и изумлением приходится мне... то есть... значит... я вижу пред собою торжествующее зло и... значит... попранную...