Болеслав Прус - Кукла

Днем в магазин заглянул Вокульский. Он заговорил с Жецким о вчерашнем спектакле и все допытывался, почему тот сбежал из первого ряда и альбом для Росси передал Пифке. Но пана Игнация терзало такое множество сомнений, в душе его накипела такая обида на дорогого Стаха, что в ответ он только невнятно бормотал что-то и хмурился. Вокульский тоже замолчал и ушел из магазина с затаенной горечью.

"Все от меня отворачиваются, - думал он. - Даже Игнаций!.. Но ты вознаградишь меня за все..." - прибавил он уже на улице, глядя в сторону Уяздовских Аллей.

После ухода Вокульского Жецкий осторожно выпытал у служащих, где и в котором часу продаются с торгов дома. Потом упросил Лисецкого заменить его завтра с десяти до двух часов дня и с удвоенным рвением принялся за счета. Он машинально (но без ошибок) складывал столбцы цифр, длинные, как улица Новы Свят, а в перерывах думал:

"Сегодня потратил впустую почти час рабочего времени, завтра уйдет пять часов, и все потому, что Стах доверяет Шлангбаумам больше, чем мне... Зачем ему дом? Какого черта он путается с банкротом Ленцким? Что за фантазия пришла ему в голову таскаться в итальянский театр да еще делать дорогие подарки этому проходимцу Росси?"

Он просидел за конторкой, не разгибая спины, до шести часов и так углубился в работу, что не подходил в тот день к кассе принимать деньги и вообще не замечал, что творится вокруг, хотя магазин был полон покупателей, которые толпились и гудели, словно огромный улей. Не заметил он и того, как появился в магазине совсем нежданный гость, которого приказчики встретили восклицаниями и звучными поцелуями.

Только когда приезжий наклонился к нему и крикнул в самое ухо: "Пан Игнаций! Это я!" - Жецкий очнулся, поднял кверху голову, глаза и брови - и увидел Мрачевского.

- А?.. - спросил он, вглядываясь в молодого щеголя, который загорел, возмужал, а главное - потолстел.

- Ну, как... что слышно? - продолжал пан Игнаций, подавая ему руку. Что в политике?

- Ничего нового, - отвечал Мрачевский. - Конгресс в Берлине делает свое дело, австрийцы заберут Боснию.

- Ну-ну-ну... пустое, пустое! А что слышно о молодом Наполеоне?

- Учится в Англии в военной школе и, как говорят, влюблен в какую-то актрису...

- Так уж сразу и влюблен! - саркастически повторил пан Игнаций. - А во Францию не возвращается?.. Да как вы сами-то поживаете? Откуда сейчас? Ну, рассказывайте скорей! - воскликнул Жецкий, весело хлопая его по плечу. Когда приехали?

- Ах, это целая история! - отвечал Мрачевский, бросаясь в кресло. - Мы с Сузиным приехали сегодня в одиннадцать утра... С часу до трех были у Вокульского, потом я забежал на минутку к мамаше и на минутку к пани Ставской... Роскошная женщина, а?

- Ставская?.. Ставская... - старался вспомнить Жецкий, потирая лоб рукой.

- Да ведь вы ее знаете... Красавица с дочуркой... Она вам еще так нравилась.

- Ах, эта!.. Знаю... Не то чтобы она мне понравилась, - вздохнул Жецкий, - а я думал, что хорошо бы женить на ней Стаха...

- Вы просто великолепны! - расхохотался Мрачевский. - Да она замужем...

- Замужем?

- Разумеется. И фамилия громкая: четыре года назад ее муж, бедняга, бежал за границу, потому что его обвинили в убийстве какой-то...

- А-а! Помню!.. Так это он? Почему же он не вернулся? Ведь выяснилось, что он не виновен?

- Конечно, не виновен, - подхватил Мрачевский. - Но о нем, как улизнул он тогда в Америку, так с тех пор ни слуху ни духу. Наверное, пропал, бедняга, а она осталась одна - ни девушка, ни вдова... Ужасная судьба! Содержать дом вышиванием, игрой на рояле и уроками английского языка... Работать с утра до ночи... и вдобавок - жить без мужа... Бедные женщины! Мы с вами, пан Игнаций, не выдержали бы так долго целомудренной жизни, а?.. Ах, старый безумец!

- Кто безумец? - спросил Жецкий, ошарашенный внезапным переходом.

- Да кто ж, как не Вокульский! - отвечал Мрачевский. - Сузин едет в Париж закупать огромные партии товара и хочет во что бы то ни стало взять его с собой. Дорога старику не стоила бы ни гроша, жил бы по-княжески, потому что Сузин чем дальше уезжает от жены, тем становится щедрей... Эх! Да еще заработал бы добрых тысяч десять.

- Стах... то есть наш хозяин заработал бы десять тысяч? - переспросил Жецкий.

- Непременно. Да что ж поделаешь, если он совсем одурел.

- Ну-ну, пан Мрачевский! - строго осадил его Игнаций.

- Честное слово, одурел! Я же знаю, он все равно поедет на Парижскую выставку, и очень скоро...

- Верно.

- Так не лучше ли ехать с Сузиным, не потратив ни гроша да еще заработать? Сузин уламывал его битых два часа: "Поезжай со мной, Станислав Петрович!" Просил, кланялся - ни в какую. Вокульский свое: "Нет и нет!" Уверял, что у него тут какие-то дела...

- Ну, дела... - вступился Жецкий.

- Да, да, дела! - передразнил его Мрачевский. - Первейшее дело для него - не обидеть Сузина; тот помог ему нажить состояние, дает огромный кредит и не раз говорил мне, что не успокоится до тех пор, пока Станислав Петрович не сколотит хоть миллион рублей... И такому другу отказать в мелкой услуге, которая к тому же окупится сторицей! - кипятился Мрачевский.

Пан Игнаций хотел было что-то сказать, но тут же прикусил язык. Еще минута - и он бы проболтался, что Вокульский покупает дом Ленцких и посылает Росси дорогие подарки.

К конторке подошли Клейн и Лисецкий. Мрачевский, увидев, что они не заняты, заговорил с ними, и пан Игнаций опять остался один со своими счетами.

"Беда! - думал он. - Почему Стах не хочет даром ехать в Париж и, главное, восстанавливает против себя Сузина? Какой же злой дух спутал его с Ленцкими? Неужели?.. Э! Ведь не так уж он глуп... Нет, что ни говори, жаль этой поездки и десяти тысяч рублей... Боже мой! Как люди меняются..."

Он опустил голову и, водя пальцем по странице сверху вниз и снизу вверх, продолжал складывать столбцы цифр, длинные, как улицы Краковское Предместье и Новы Свят, вместе взятые. Он складывал цифры без единой ошибки, даже напевая что-то себе под нос, и в то же время размышлял о том, что его Стах роковым образом скатывается по наклонней плоскости.

"Ничего не поделаешь, - шептал ему тайный голос из глубины души, ничего не поделаешь!.. Стах ввязался в крупную авантюру... и наверняка политическую... Такой человек, как он, не станет сходить с ума из-за женщины, будь она даже эта самая панна... Ох, черт, ошибка! Он отказывается, пренебрегает десятью тысячами - и это Стах, которому восемь лет назад приходилось занимать у меня по десятке в месяц, чтобы как-нибудь перебиться... А сегодня он бросает десять тысяч кошке под хвост, ухлопывает девяносто тысяч на дом, делает актерам пятидесятирублевые подарки... Ей-богу, ничего не понимаю! И это - позитивист, реально мыслящий человек... Меня называют старым романтиком, но я бы таких глупостей не выкидывал... Впрочем, если он залез в политику..."