Болеслав Прус - Возвратная волна

- Ну, скоро я разделаюсь с фабрикой, - говорил он себе.

Удивительная вещь. С той минуты, как он увидел в отдаленной перспективе конец своей многолетней деятельности, его охватило незнакомое ему прежде чувство расслабленности. Фабрика стала ему надоедать. Он тосковал и хотел куда-нибудь уехать. Не раз просил он сына не отлучаться так часто из дому, побольше бывать с ним, рассказывать ему о своих путешествиях. Все чаще навещал он пастора Бёме и по целым часам беседовал о предстоящем отдыхе.

- Я устал, - говорил Адлер. - Смерть Гославского и волнения на фабрике уже стоят у меня поперек горла.

Задумавшись, он вдруг добавил:

- Поверишь ли, Мартин, иногда, особенно по утрам, когда неотложная работа вступает в спор с мягкой постелью, я завидую твоему образу жизни. И нередко я говорю себе: а не лучше ли быть пастором? Никто его не проклинает, и сын его не мотает денег, и ею не ругают в газетах... Но это глупости! Я, видно, начинаю стареть.

И, как недавно считал дни своего пребывания на фабрике Гославский, на могиле которого не успела еще осесть земля, так теперь считал месяцы старый фабрикант.

- До июля будущего года должен быть переработан весь хлопок. В июне надо будет дать объявление о продаже фабрики. Не позже августа я получу за нее деньги, так как отдавать фабрику в кредит я не собираюсь, а в сентябре... Фердинанду я ничего не скажу до последней минуты. Вот обрадуется мальчик! Деньги я, конечно, положу в банк, а жить буду на проценты, не то этот шалопай все промотает в два-три года, и на старости лет мне придется поступить куда-нибудь главным мастером... Ха-ха-ха!

Иногда ему снилась высокая, чуть не до неба, гора; из нее вырывался огонь, а он, со свойственным ему упорством, взбирался на вершину. Не раз во сне он поднимался на воздушном шаре высоко, высоко, туда, откуда звезды кажутся больше. То вдруг он видел толпы нарядных, красивых танцоров, наполнявших бесконечные анфилады пышных гостиных. Но повсюду он был один. Фердинанда не было с ним.

Проснувшись, он думал:

"Этот бездельник совсем отучил меня от своего общества, я даже не вижу его во сне. Если мы проживем так еще несколько лет, я забуду, как он выглядит".

Но сына своего он любил все сильнее; потому и позволял ему беситься вне дома, потому и не удерживал при себе, что слишком его любил.

- Как я могу приковать мальчика к фабрике, если она опротивела мне самому? Какое ему дело до того, что я скучаю по нем? Он ведь молодой, а я старик. Ему и нужно развлекаться с молодежью, а у меня свое развлечение работа.

На следующий день после ярмарки старый фабрикант совершал, как обычно, обход всех мастерских и конторы. Многие рабочие были вчера на ярмарке, и сейчас по всей фабрике передавались рассказы о проделках Фердинанда разумеется, сильно преувеличенные. Говорили, что он закупил обеды во всех ресторанах и что каждый шляхтич, которому хотелось чего-нибудь поесть или выпить, должен был сперва поклониться молодому барину.

Адлер вначале посмеялся над проделками сына, но, приблизительно подсчитав, во что это должно было обойтись, стал мрачен.

- Этот бездельник, - сказал он бухгалтеру, - промотает весь наш барыш от повышения цен на хлопок. Сколько хлопот у меня с этим сумасшедшим!

Во дворе стояли подводы с хлопком, и специально нанятые для этого грузчики переносили его в склады. Адлер постоял немного, посмотрел, как они работают, затем, обойдя склады, настрого запретил курить и вернулся в контору.

У ворот две женщины оживленно разговаривали с привратником, но, заметив Адлера, убежали.

Старик не обратил на это внимания.

Из конторы выскочил с растерянным видом какой-то служащий. В кассе бухгалтер, его помощник и кассир, забившись в угол, совещались о чем-то с явными признаками волнения. При виде хозяина они бросились к своим столам и склонились над бумагами.

Адлеру и это не показалось странным. Вчера была ярмарка, и служащие, наверно, рассказывают друг другу какие-нибудь сплетни.

В приемной Адлер столкнулся лицом к лицу с незнакомым мужчиной. Посетитель был чем-то расстроен и встревожен. Он быстро расхаживал по комнате, размахивая руками. Заметив огромную фигуру фабриканта, он вдруг остановился и спросил в замешательстве:

- Пан Адлер?

- Да, - ответил фабрикант. - У вас какое-нибудь дело ко мне?

Посетитель долго не отвечал, у него дрожали губы.

Фабрикант пристально разглядывал его, стараясь угадать, кто он и чего он хочет. Незнакомец не был похож на просителя, желающего получить место в конторе. Скорее это был богатый шляхтич.

- У меня к вам важное дело! - наконец сказал посетитель.

- Не угодно ли пойти ко мне домой? - спросил Адлер, решив, что с таким возбужденным человеком лучше разговаривать не при служащих: может быть, он собирается предъявить ему какие-нибудь претензии?

Посетитель заколебался, но тотчас ответил:

- Да, пойдемте к вам... я уже был там...

- Вы искали меня?

- Да... потому что... видите ли, пан Адлер, мы... привезли Фердинанда...

Адлер был так далек от мысли о каком-нибудь несчастье, что спросил веселым тоном:

- Неужели Фердинанд так напился на ярмарке, что его пришлось отвозить?

- Он ранен, - ответил гость.

Они уже подходили к дому. Адлер вдруг остановился.

- Кто ранен? - спросил он.

- Фердинанд.

Старик всплеснул руками.

- Ногу сломал, шею свернул? Что случилось?

- Он ранен... пулей.

- Пулей? Он? Каким образом?

- Он дрался на дуэли.

Красное лицо фабриканта сделалось кирпичным. Они были уже на крыльце. Адлер бросил шляпу и вбежал в открытую дверь... Он даже не спросил, кто ранил его сына. Не все ли равно?

В первой комнате он увидел слуг и еще одного незнакомца. Фабрикант растолкал всех и очутился возле дивана, на котором лежал Фердинанд.

На раненом не было ни сюртука, ни жилета. Лицо его так ужасающе изменилось, что в первую минуту Адлер не узнал собственного сына. У изголовья его сидел доктор.

Адлер глядел... глядел... Потом опустился на свободный стул и, положив мощные руки на колени, сказал сдавленным голосом:

- Что ты натворил, негодяй!

Фердинанд посмотрел на нею с неописуемой грустью. Он взял руку отца и впервые - с очень давних пор - поцеловал ее.

Адлер вздрогнул. Он остолбенел.

Фердинанд заговорил медленно, поминутно останавливаясь:

- Я должен был, папа... должен! Все нас ругали... шляхта... официанты, газеты. Говорили, что я мотаю деньги, а ты грабишь рабочих... Скоро... нам стали бы плевать в глаза...

- Не утомляйтесь! - прошептал доктор.

Старик, широко разинув рот, наклонился над сыном, смотрел на него, слушал. Весь вид его выражал величайшее изумление и скорбь.

- Папа, спаси меня! - вскрикнул Фердинанд. - Я обещал доктору десять тысяч...

Тень неудовольствия скользнула по лицу Адлера.