Жюль Ренар - Дневник (1887-1910)

* Как мало книг ни пишешь, люди твердят, что не могут все осилить.

12 июня. Книге вдруг становится дурно, и она валится с полки.

14 июня. Опера. Идет "Валькирия". Скука, картон, бессмыслица бенгальских огней: 14 июля в нашем Шомо. Ни одной минуты эмоций, подлинной красоты. Разве что меня позабавила скачка во время грозы, вроде катания с американских гор. Вот бы еще несколько таких сцен.

Что могу сказать я о произведении, которое не тронуло чувствительного человека тридцати восьми лет от роду! Стоит ли труда всю свою жизнь искать подлинные впечатления, стремиться выражать человеческие чувства точными словами, обладать вкусом к правде, если поэтический хлам может быть тоже красивым! Но что красиво нелепейшей красотой, так это само здание Оперы. Нечто официальное, правительственное, нечто вроде огромного кафе, где устраивают свои свидания бриллианты и декольте, а также глухие, пытающиеся доказать, что они слышат.

16 июня. ...Кончится тем, что я не смогу обходиться без Парижа. Скоро начну бояться тоски одиночества. После дня пусть не работы, но усердного корпения за письменным столом - ежевечерние прогулки по бульварам. Свет фонарей, женщины, толпа - все это кажется мне вознаграждением за труд.

* Сохранять верность на нашей грешной земле - это еще куда ни шло. Но умереть, предстать перед господом богом, так и не изменив своей жене, какое унижение!

Губернатора какого-нибудь острова вроде Мартиники будит колебание почвы, он протирает глаза, пугается. К нему прибегают сообщить, что началось землетрясение и что целый квартал города погребен под развалинами.

- Ох! - облегченно вздыхает он. - Слава богу, вы меня успокоили. А я-то думал, что у меня началось головокружение.

* Нескромное молчание.

23 июня. Важный вид врача, его безапелляционный диагноз, когда он уверен, что у больного нет ничего серьезного.

Театр. "Планом" я называю естественное развитие характеров.

* Для того чтобы ясно видеть, следует сначала очистить взор от засоряющего глаза рококо во всех его проявлениях.

* Для нашей маленькой деревушки я берегу все то, чего не отдал огромному Парижу.

* С помощью фонаря я нашел человека: себя самого. И разглядываю его.

24 июня. Ему необходимо хорошо одеваться, а он может покупать ботинки только по четыре франка пятьдесят сантимов за пару и соломенные шляпы отвратительной белизны.

Даже галстук он старается не завязывать туго, чтобы он не износился раньше времени.

* Фантек не хочет жениться, боится, что ему попадется жена вроде мадам Бовари.

* Когда я думаю о всех тех книгах, которые мне осталось прочесть, я считаю себя счастливцем.

25 июня. Писатель должен сам создать себе свой язык, а не пользоваться языком соседа. Надо, чтобы твой стиль рос у тебя на глазах.

30 июня. Вилли: его стакан невелик, но пьет он из чужого стакана.

2 июля. Как сделать так, чтобы не все награждались орденами? И найдется ли хоть один человек, который посмел бы признаться: "А я не знаком ни с одним министром"?

10 июля. Не принимать плохого настроения за хороший вкус.

* Такие низенькие деревца, что листья могут нежно касаться собственной тени, лежащей на земле.

11 июля. Уже давным-давно я решил больше не стыдиться своего тщеславия, даже не пытаться вести с ним борьбу. Оно забавляет меня больше всех прочих моих недостатков.

15 июля. Сердце. Ну и наговорили о нем! Ну и наговорили, напутали. Приходится начинать все сызнова. Так часто преувеличивали, что оно стало каким-то пустяком.

18 июля. Сотворение мира продолжается.

21 июля. Я хорошо изучил свою лень. Я мог бы написать о ней целый трактат, если бы это не потребовало труда и времени.

22 июля. - Тщеславие, - говорит Тристан, - это кожная болезнь, а не органический недуг; человек почешется с удовольствием, и все пройдет.

- Совершенно справедливо, - отвечаю я. - В тщеславии художника есть какая-то прелесть, при том условии, конечно, что оно искренне, и нам следует любить тщеславие, которое выдает художника на каждом шагу.

23 июля. Гусь. Шагает по мокрой земле, и на ней остаются отпечатки кленового листа.

* Страус находится на равном расстоянии от своего клюва и своего хвоста.

* Если бы я имел успех, если бы я зарабатывал деньги, если бы за мной бегали женщины, - разыгрывал бы я тогда человека пресыщенного? Увы, я не элегантен. Будем любить жизнь вопреки всему. Будем выше этого. Не придирайтесь! Жизнь прекрасна.

* Животные. Выйдя из Ноева ковчега, они все переругались.

24 июля. - Дюма-отец, - говорит Капюс, - писал в том легком жанре, который отвечал вкусам его времени. Должен же и сейчас существовать такой жанр, который понравился бы нашим современным читателям. Весь вопрос в том, чтобы его найти.

* Булонский лес. Вечер, фиакры, люди, которые только об одном и думают.

Луна - прелестнейшая поэтесса, и если бы она потухла, нашим чувствам был бы нанесен смертельный удар, пришлось бы нам надеть траур. Снизился бы уровень поэзии.

Автомобиль неуместен среди лунного пейзажа.

Смотришь на спину кучера и думаешь: "Странное у него ремесло".

Лунный свет так прекрасен, так нежен, что невольно от всей души прощаешь малоприятные запахи, идущие от лошади. Все делают вид, что не замечают. Это вопрос такта.

4 августа. Раздача наград в Корбиньи. Граф д'Оне - тип дипломата, уже несколько обветшалого. Не имеет себе равных по части обращения с моноклем, который он то и дело выбрасывает и вбрасывает обратно. Слегка раздражен потому, что никто его не встретил у дверей.

Девочек он не целует: должно быть, считает это дурным тоном. Читает их имена на похвальном листе и каждую спрашивает, сколько ей лет. Скрещивает ноги, чтобы все могли полюбоваться его лакированными туфлями и цветными носками в полоску.

9 августа. Он нанимается на работу, но питаться у своих хозяев не желает. Он не просит платить ему поэтому больше, чем другим, но он хочет уходить домой, и есть он может только стряпню своей жены.

* Конец. С тех пор как старик не может больше ходить в харчевню играть в карты, он заскучал, одряхлел. Он оглох и плачет с утра до вечера.

Старуха забывает все слова. Старается припомнить слово "грипп" и жалобно охает до тех пор, пока не вспомнит. Голова у нее слабая: заводя часы, она упала, разбила голову - и вот последствия.

Мамаша радуется, что она еще не такая дряхлая.

Держится только дочь и говорит старикам: "Хватит, поработали на своем веку! Отдохните!" - таким тоном, будто говорит: "Будете вы сидеть спокойно?"

Когда у них пропадает охота зарабатывать деньги, они, можно сказать, уже умирают. Сначала умирает их мозг, запущенный давно, и тянет их за собой.

12 августа. Я так добр, что никогда не потревожу кошку, которая спит на моем столе, как раз в том месте, где я пишу: лучше я сам пойду прогуляюсь.