Мишель Рио - Мерлин

- В тот день Блэз пришел ко мне и объявил: "Поскольку ты отвергаешь всех женихов, но сына ты все равно должна родить, ты родишь его от нечеловеческого существа - от Бога или дьявола. И поскольку Бог уже оплодотворил Марию и послал к людям своего сына, а это может произойти только один раз, то, выходит, отцом твоего ребенка будет Сатана. Уж здесь-то ты не сможешь отказаться, и твоя гордость, заставляющая тебя теперь пренебрегать государями этого мира как невеждами и малыми детьми, должна будет удовольствоваться государем познания. И не бойся родить бесенка, потому как это зачатие - не только воля короля, но также и воля Божия, который извлек же из грязи самое совершенное свое творение и единственное наделенное божественным разумом, - так неужели же он не сумеет извлечь даже из величайшей мерзости подобного союза создание еще более совершенное и еще более разумное". Я согласилась, хотя ужас обуял меня. Тогда Блэз сказал мне: "Он придет сегодня ночью. Я дам тебе напиток, который усыпит твою волю и рассудок. Оставь дверь открытой и погаси все лампы, как сделала бы по доброй воле неразумная дева. Затем ложись нагая на свою постель". Я так и поступила и скоро забылась глубоким сном. Помню только, как вдруг почувствовала непомерную тяжесть - на себе, и боль - внутри, потом, прежде чем снова погрузиться в небытие, я как в тумане увидела огромную тень, неподвижно и безмолвно стоявшую перед моей постелью. Я проснулась испачканная и в крови. Именно так ты и был зачат, Мерлин, сын дьявола, мой сын. Я не помнил себя от страха. Моему измученному воображению поочередно являлись образы дьявола - то ярко-красного, как огонь, то черного, как ночь, то отвратительного, то прекрасного, то жестокого, то задумчивого, овладевавшего с яростью и нежностью, словно полновластный хозяин, белым и священным телом моей матери. И вдруг безумная круговерть остановилась, и я отчетливо увидал его лик. То был лик короля, моего деда.

Я не знал, был ли я избранником или изгоем, как не знал, сделает ли меня судьба первым или последним среди людей. Я только почувствовал, что, как бы она ни сложилась, я буду навсегда исключен из числа простых смертных, и я ясно ощутил тяжкий гнет одиночества.

- Как только ты родился, мой отец забрал тебя к себе во дворец и препоручил заботам кормилицы, потому что он непременно хотел самолично, с помощью Блэза, дать тебе воспитание, достойное государя. Он не пожелал держать все это в тайне, поскольку собирался перед всем миром объявить тебя своим законным наследником. К тому же длинные языки моих слуг разнесли слух о моей беременности, относительно которой не было единого мнения, была ли она просто греховной, и в таком случае я заслуживала смерти, или же сверхъестественной, - тогда следовало обратиться к суду отцов Церкви, которые решили бы мою судьбу. Король устроил открытое разбирательство. Незадолго до того, как я предстала перед судьями, он пришел ко мне и сказал, чтобы я ничего не боялась, потому что он не допустит, чтобы мне причинили какое-нибудь зло. На суде Блэз был моим защитником и утверждал, что я была лишь орудием - орудием страдательным, что было чистой правдой, и слепым, что было ложью, - Божественного Провидения, чьей целью было создать из хаоса человека, способного победить хаос. И то ли его красноречие их убедило, то ли из-за страха, который им внушал король, но только судьи объявили меня невиновной и подтвердили, что твое рождение было доказательством победы Бога над мятежным разумом, а также и абсолютной победы веры над знанием. Таким образом, использовав эти лицемерные и подневольные свидетельства, король и Блэз смогли смыть позор, но не подавили глухое недоверие и плохо скрываемый страх, которые отделили меня от людей, окружив пустыней, в которой, быть может, живешь уже и ты. Я бросилась в изучение наук, но из пищи они сделались лекарством, отчего приобрели горький привкус и имели то странное действие, противоположное их подлинному призванию, что, постигая их, я не только не приближалась к истине, но безнадежно удалялась от нее. Потому что, равно неспособная как к вере, так и к знанию, я замкнулась в изучении случайных следствий, тогда как главные причины оставались мне недоступны. Я больше не знаю, кто такой король, - тот, кого я считала своим отцом. Я больше не знаю, кто такой Блэз, которого я считала разумом мира. И я не знаю, кто ты - Мерлин.

- Я твой сын, мама, и я люблю тебя. Она приблизилась и, обхватив меня руками, крепко сжала в своих объятиях. Прижавшись головой к ее нежной груди, я вдыхал аромат ее тела. По тому, как вдруг судорожно вздрогнула ее грудь и дрожь сотрясла все ее члены, я почувствовал, что она плачет, но не мог постичь, что означали эти безмолвные слезы, взволновавшие меня до глубины души. Меня переполняла страсть, которая достигла предела, едва успев родиться, - страсть, которая, я знал, никогда уже не оставит меня и в которой я столь же ясно видел чистую любовь, сколь и безудержное желание слиться с ней: мой рано созревший в детском теле разум уже мог постичь природу этих вещей.

- Ты никогда больше не будешь жить в пустыне, потому что я заменю тебе всех людей, насколько я по своей природе и возрасту способен на это, - я стану твоим сыном и мужем.

Мы разделили с ней ужин. Потом я смотрел, как ее слуги готовят ее ко сну. И когда она возлегла на ложе, я разделся и лег рядом с ней. И до самой зари, когда меня наконец сразил сон, я в упоении гладил и ласкал ее тело, не уставая повторять "мама" - слово, неизвестное мне до сих пор. И она отвечала на мои ласки, покрывая меня поцелуями и произнося нежные слова любви. И с тех пор я проводил возле нее каждую ночь, чувствуя себя одновременно любящим сыном и нежным возлюбленным.

5

Армии бриттов и саксов, построившись в боевые порядки, смотрели друг на друга в молчании, нарушаемом только ржанием коней и бряцанием мечей. Равнина то вспыхивала тысячью огней, которые отбрасывали сверкающие на солнце стальные доспехи, то вдруг небо закрывала плотная гряда хмурых туч, в которых глухо погрохатывал гром, и тогда земля и люди скрывались в сумрачной мгле. Все - на небе и на земле - было полно грозных предзнаменований.

- Это будет великая битва, мой юный принц, мудрое дитя, наш общий отец, - сказал мне весело Утер. - Даст Бог, военная удача будет не так переменчива, как небо. Сегодня вечером эта земля будет кроваво-красной, цвета саксонской крови - была бы на то воля Господня, а за мной дело не станет. И он засмеялся. Утер больше всего на свете любил войну. Почти все логрское королевство уже покорилось ему. Вортигерн погиб, заживо сгорев в своем лондонском дворце. В самом начале войны большая часть бриттских войск узурпатора при известии о том, что Пендрагон и Утер находятся вместе с моим дедом во главе вторгшейся армии, присоединилась к последней и провозгласила своим законным государем старшего сына Констана. Но Пендрагон хотел получить корону только из рук своего покровителя, короля Уэльса. За время войны он показал себя незаурядным вождем и мудрым стратегом, а Утер - непревзойденным воином, но оба беспрекословно повиновались власти и приказам моего деда, в наивысшей степени соединявшего в себе эти воинские доблести. Отряды саксов, которые Вортигерн, боясь возвращения сыновей Констана и измены своих солдат, разместил на юге королевства, и которые обосновались и благополучно простояли там более пятнадцати лет, не участвовали в войне и собрались теперь, чтобы встретить соединенные армии Уэльса и Логриса на равнине к западу от Венты Белгарум.