Йозеф Рот - Рассказы

- Не сердитесь на него, я был с ним в кабаке, он немного выпил.

- Вы, Ниссен Пиченик, торговец кораллами, были с ним в кабаке? - cпросил старый Комровер.

- Да, я! - отвечал Пиченик. - Доброй ночи! - И пошел домой. Все его прекрасные низальщицы еще сидели за четырьмя длинными столами, пели и вылавливали кораллы тонкими иголками, которые держали в нежных руках.

- Сейчас же подай мне чаю, - сказал Ниссен своей жене, - я должен работать.

И торговец прихлебывал чай, а когда его горячие пальцы погружались в большие, еще не рассортированные горсти кораллов и копались в благотворной прохладе, бедная душа его бродила по широким и бурлящим дорогам могущественного океана.

И все в его голове пылало и клокотало. Пиченик, правда, благоразумно снял шапку, достал мешочек с деньгами и снова спрятал его на груди.

IV

Приближался день, когда матрос Комровер должен был возвращаться на свой крейсер, а именно в Одессу, - и на сердце у торговца кораллами стало тяжело и тревожно. На все Прогроды Комровер был единственным моряком, и одному Богу известно, когда он опять получит отпуск. Стоит ему уехать, и во всей округе больше не услышишь о мировых океанах, пока что-то случайно не появится в газетах.

Стояло позднее лето, впрочем ясное, безоблачное и сухое, и неизменно мягкий ветер с волынской равнины придавал ему свежесть и прохладу. Еще две недели - и начнется сбор урожая, и крестьяне из деревень не придут больше на ярмарку, чтобы купить кораллы у Ниссена Пиченика. А пока сезон кораллов был в разгаре. В последние недели покупательницы приходили толпами, низальщицы не справлялись с работой, даже если нанизывали и разбирали кораллы ночи напролет. Дивными вечерами, когда заходящее солнце посылало через зарешеченные окна свое прощальное приветствие, а коралловые горсти всевозможных форм и расцветок, оживленные щемящим и одновременно успокаивающим блеском, начинали светиться, как будто каждый отдельный камешек нес в своей нежной полости толику света, тогда приходили крестьяне, веселые и подвыпившие, в тяжелых, подбитых гвоздями сапогах, которые скрежетали по каменному полу двора, приходили, чтобы забрать своих жен, синие и рыжеватые носовые платки мужчин были полны серебряных и медных монет. Они здоровались с Ниссеном Пичеником, обнимая и целуя его, смеясь и плача, словно опять, спустя десятилетия, обрели в нем друга, которого так долго не видели и в котором так давно нуждались. Крестьяне благоволили к Пиченику, они даже любили его, тихого долговязого рыжего еврея с невинными, порой мечтательными фарфорово-голубыми глазками, в которых жила честность, добросовестность торговца, ум знатока и одновременно сумасбродство человека, никогда не покидавшего местечка Прогроды. Договориться с крестьянами было нелегко. Ведь те, хотя и знали Пиченика как одного из немногих честных торговцев в округе, все-таки никогда не забывали о том, что он еврей. Ко всему прочему, торг доставлял им некоторое удовольствие. Перво-наперво крестьяне устраивались на стульях, диване и двух широких деревянных супружеских кроватях, обложенных высокими подушками. Некоторые располагались на кроватях, софе и даже на полу прямо в сапогах, на подошвах которых красовалась серебристо-серая грязь. Из глубоких карманов своих холщовых штанов или же из запасов на подоконнике они брали табак, отрывали белые поля от старых газет, кругом разбросанных по комнате, и скручивали папиросы, так как даже у самых состоятельных папиросная бумага считалась роскошью. Квартиру торговца заволакивал плотный голубой дым дешевого табака и грубой бумаги, золотистый, пронизанный солнцем голубой дым, который медленно, маленькими облачками тянулся через квадраты открытых зарешеченных окон на улицу. В двух медных самоварах - даже в них отражалось заходящее солнце - кипела горячая вода, и за столом посередине комнаты не менее пятидесяти дешевых стаканов из зеленого стекла с двойным дном, наполненных дымящимся золотисто-коричневым чаем или шнапсом, переходили из рук в руки. Уже давно, еще до обеда, крестьянки за несколько часов выторговали себе коралловые цепочки. Но теперь их мужьям украшение казалось слишком дорогим, и торг начинался сначала. Это была ожесточенная схватка, которую приходилось выдерживать бедному еврею, одному против могущественного большинства жадных и недоверчивых, здоровенных и иногда в большом подпитии мужиков. Из-под черной шелковой ермолки, которую Ниссен Пиченик обыкновенно носил дома, в рыжую козлиную бородку стекали по веснушчатым с редкой щетиной щекам капли пота, так что волоски склеивались и вечером после боя он должен был расчесывать их железной расческой. Но в конце концов Ниссен брал верх над всеми покупателями, несмотря на свою доброту. Ведь из всего многообразия мира он знал только кораллы и крестьян своей родины - и ему было известно, как нанизывать и отбирать одни и как убеждать других. Слишком настойчивым он жаловал так называемый "довесок", а именно: после того как покупатели выкладывали не сразу Ниссеном названную, но втайне желаемую сумму, он давал им с собой забавную коралловую ниточку из дешевых камней, которая предназначалась детям, чтобы носить ее на ручках или шейках, - верное средство от злых взглядов завистливых соседей и страшных ведьм. При этом торговец должен был все внимание обращать на руки клиентов и постоянно отмечать высоту и объем коралловых горок. Ах, то была нелегкая борьба!

Но на исходе этого лета Ниссен Пиченик превратился в рассеянного, чуть ли не беспечного человека, потерявшего интерес к покупателям и магазину. Его достославная супруга, привыкнув за много лет к молчаливости и странному поведению мужа, заметив его рассеянность, стала его попрекать. То он слишком дешево продал связку кораллов, то не заметил маленькую кражу, сегодня не подарил старому клиенту "довесок", вчера, напротив, пожаловал новому и ни на что не притязающему покупателю довольно дорогую цепочку. Никогда в доме Пиченика не было ссор. Но теперь покой покинул торговца кораллами, а сам он почувствовал, как равнодушие, привычное равнодушие к жене стремительно перерастает в отвращение. Он, не способный убить собственной рукой даже мыши из тех легионов, что каждую ночь попадались в его ловушки, - как это делали поголовно все в Прогродах, - он же за чаевые отдавал попавшихся зверюшек для окончательного уничтожения водоносу Саулу, да - именно он, миролюбивый Ниссен Пиченик, в один из таких дней, когда жена осыпала его привычными упреками, запустил ей в голову тяжелую связку кораллов, хлопнул дверью, вышел из дому и направился к большому болоту, дальнему родственнику великого океана.

Чуть ли не за два дня до отъезда матроса у торговца кораллами внезапно появилось желание проводить юного Комровера до Одессы. Желание, с которым не сравнится даже обыкновенная молния, рождается вдруг и разит точно в тот уголок, откуда исходит, а именно в человеческое сердце. Оно, так сказать, бьет в корень. Вот нечто похожее было и у Ниссена Пиченика. И не далек путь от подобного желания до его претворения.