Антуан Сент-Экзюпери - Письма, телеграммы, записи

К Дора(3) насчет перевода в истребители не обращайся, пока не будут исчерпаны другие возможности. Я нравственно заболею, если не буду драться. Я могу многое сказать о нынешних событиях. Но сказать только как солдат, а не как турист. Для меня это единственная возможность высказаться, Я делаю по четыре вылета в день, я в хорошей, даже в слишком хорошей форме, что все и усугубляет: здесь из меня хотят сделать инструктора по обучению не только штурманов, но и пилотов тяжелых бомбардировщиков. А в результате я задыхаюсь, несчастен и способен лишь молчать (...) Сделай так, чтобы губы меня направили в эскадрилью истребителей (...) Я не люблю войну, но не могу оставаться в тылу и не взять на себя свою долю риска (...) Надо драться. Но я не имею права говорить об этом, пока в полной безопасности прогуливаюсь в небе над Тулузой- Это было бы непристойно. Верни мне мое право подвергаться испытаниям. Великая духовная гнусность утверждать, что тех, кто представляет собой какую-то ценность, надо держать в безопасности! Лишь будучи активным участником событий, можно сыграть действенную роль. И ежели представляющие собой ценность являются солью земли, они должны смешаться с землей. Нельзя говорить "мы", когда стоишь в стороне. А если говоришь, тогда ты просто сволочь.

ПРИМЕЧАНИЯ И КОММЕНТАРИИ

(1) Шансор Норбер (1893-1955) - французский авиатор, в 1939г. возглавлял управление авиационной промышленности в министерстве авиации.

(2) Боже милостивый, чего мы ждем! - Англия и Франция вплоть до мая 1940 г. не вели активных боевых действий против Германии на западном фронте (т. н. "странная война"), по-прежнему надеясь повернуть гитлеровскую агрессию против СССР.

(3) Дора Дидье (1891-1969) - французский авиатор, в 20-х гг. был директором по эксплуатации в компании "Аэропосталь", где и познакомился с Сент-Экзюпери; считается прототипом Ривьера в его повести "Ночной полет" (1931). В начале войны он предлагал Сент-Экзюпери назначить его в авиагруппу связи для перевозки высокопоставленных лиц. Сент-Экзюпери это предложение отклонил.

Сергей Зенкин

Письмо Х. [Тулуза, "Гран отель Тиволье", начало ноября 1939 г.]

Перевод: С французского Л. М. Цывьян

Я только что провел двое суток на дежурстве. Спал на полу среди телефонов и шифровок. Просыпался в беленой комнатушке, ел в промерзшем буфете, словно мальчишка в школьной столовке. И находил в этом невыразимую радость. Ощущение домашних шорохов, будничности, кладовок. Мне хотелось бы раствориться в этом. Потому что я не вижу смысла в обломках ничтожного буржуазного существования, в этом отвратительном Лафайете(1), в этом хождении по взлетным полосам, в шатании вокруг ангаров. Я не гожусь для этого. Мне хочется стать пищей для корней дерева. Тогда бы я чувствовал птиц, что находят на нем приют. Чудо безымянности, вроде безымянности пилота авиалинии или летчика-истребителя, или монастырского затворника, в том и состоит, что потихоньку, незаметно чем-то становишься. В процессе естественного переваривания превращаешься в нечто иное. Просить для меня не тягостно. Я не прошу ни чинов, ни пособия. Я прошу, чтобы меня послали на фронт, в истребительную авиацию. Для меня это жизненная необходимость. И пусть это трудно, пусть даже безумно сложно, я все равно не испытываю угрызений совести оттого, что прошу: это первая моя к тебе просьба о столь большой услуге. Не ходи сразу к Дора. Дора меня не выручит. Я обязан участвовать в этой войне. Все, что я люблю, - под угрозой. В Провансе, когда горит лес, все, кто не сволочь, хватают ведра и лопаты. Я хочу драться, меня вынуждают к этому любовь и моя внутренняя религия. Я не могу оставаться в стороне. Как можно скорей добейся моего перевода в истребители.

Здесь я изнываю от мрачного сознания своей бесполезности. Я не питаю никаких иллюзий насчет трудностей, ожидающих меня в истребительной эскадрилье, но в любом случае вновь с огромной радостью обрету почву под ногами, как в ту пору, когда я был пилотом почтовой линии. Среди ее летчиков я был как бы частицей земли, которая питает дерево, и не испытывал I потребности в понимании. Ведь дерево - это смысл земли. Этим все объясняется.

ПРИМЕЧАНИЯ И КОММЕНТАРИИ (1) Лафайет - здесь, очевидно, условное обозначение какого-то лица, известного самому Сент-Экзюпери и адресату письма. Прибегая к такому шифру, писатель, видимо, учитывал возможность вмешательства военной цензуры.

Сергей Зенкин

Письмо Х. [Орконт, середина декабря 1939 г.](1)

Перевод: С французского Л. М. Цывьян

Грязь. Дождь. На ферме мучает ревматизм. Пустые вечера. Неясная тоска. На высоте 10 000 метров испытываю тревогу. И страх тоже. Естественно: все, что положено людям. Все, чтобы быть человеком среди людей. Чтобы слиться с такими же, как я, потому что, отъединись я от них... грош мне была бы цена. Презираю сторонних наблюдателей- Всех этих Ж., о которых тебе говорил Декарт(2) и которые ничего не вкладывают в свою деятельность. Я обрел то, что должен был обрести. Я - как все. Мерзну, как пес. Боюсь, как все- Страдаю от ревматизма, как все. И возможность выбора у меня не больше, чем у остальных. У них есть жандарм. У меня же нечто, обладающее куда большей властью, чем жандарм. Разумеется, я развлекаюсь, распевая, ними застольные песни. Но и они - тоже. Это, правда, не. мешает им, уходя в увольнение, ободрять меня, утешать, поднимать мой дух и дружески похлопывать по плечу. Я бы предпочел быть никому не известным солдатом.

ПРИМЕЧАНИЯ И КОММЕНТАРИИ (1) Орконт, середина декабря.-3 декабря 1939 г. Сент-Экзюпери наконец добился назначения в боевую авиачасть, но из-за возраста и состояния здоровья - не в истребительную, а в разведывательную - группу 2/33 дальней разведки, базировавшуюся в те дни в городке Орконт (департамент Марна).

(2) Декарт - очевидно, опять условное обозначение какого-то лица (см. коммент. к стр. 54).

Сергей Зенкин

Письмо Х. [Орконт, 22 или 23 декабря 1939 г.]

Перевод: С французского Л. М. Цывьян

Печальный день. И наша и соседняя группа, стоящая в Сен-Дизье, потеряли по экипажу: их сбили в один и тот же лень. Сюда приезжал на сутки Кессель(1), один из ближайших моих приятелей, и я покатал его на военном самолете. Кессель

ничуть не изменился (...) Я с любовью вспоминаю свою аварию в Ливии(2), наше отчаянное положение, вынуждавшее меня куда-то идти, и пустыню, которая потихоньку пожирала меня. Я преображался в нечто иное, оказавшееся не таким уж скверным(...) Ночь, тонущая в песках, и долгий полет среди звезд. Разве не в этом мой долг? Хочу в это верить, если долгом называется наилучшее выполнение своих обязанностей. хотя на языке умозрительных истин это уже не так. .И умозрительность доминирует над милосердием. Она уже более высокий уровень (...) От всего этого такой привкус, что меня тошнит. В небе можно попытаться сделать что-то стоящее. Там от меня никто ничего не требует, и задание поручают мне не для того, чтобы выжать из меня соки, а потому что мою кандидатуру предпочли ста другим. Ты видела эту толпу порученцев, алчущих продвижения? Я другой породы. Нет там могучего дерева, что силой отнимает у земли ее сокровища и дивно истощает ее.