Мигель Сервантес - Галaтeя

- Увидеть его и тут же умереть! - подхватил Тимбрио. - Так вот, зная, сколь свойственна вам, милые пастухи, жалость к людям, я прошу вас: сжальтесь вы надо мной и скажите, где та пещера, в которой живет Силерьо!

- Лучше сказать, где он умирает, - поправил его Эрастро, - но появление ваше вернет ему жизнь, и коли вам не терпится порадовать его и себя, то вставайте, и мы вас проводим, с условием, однако ж, что по дороге вы расскажете нам обо всем, что с вами случилось после того, как вы уехали из Неаполя.

- Немногого же ты хочешь за такое великое одолжение! - заметил Тимбрио. Да я не только это, а все что угодно готов тебе рассказать!

Затем он обратился к своим спутницам:

- Итак, счастливый случай избавляет нас с вами, драгоценная Нисида, от необходимости скрываться под чужими именами, на радостях же от получения столь доброй вести я осмеливаюсь обратиться к вам обеим с просьбой: пойдемте скорее к Силерьо, - ведь мы с вами, сеньора Нисида, обязаны ему жизнью и нашим счастьем.

- Меня не нужно просить, сеньор Тимбрио, о том, чего я сама так жажду, тем более, что мне так легко будет это исполнить! - молвила Нисида. - Поспешим же! Право, мне каждое мгновение представляется вечностью.

С теми же словами обратилась к Тимбрио и сестра Нисиды Бланка, которую, видимо, особенно радовала предстоящая встреча с Силерьо. Дорогой влюбленного

Тимбрио и красавиц-сестер, Нисиду и Бланку, охватило такое страстное нетерпение, что быстрый их шаг казался им слишком медленным; Тирсис же и Дамон, видя, что Тимбрио теперь не до того, не напоминали ему его обещание рассказать по пути к пещере обо всем, что с ним приключилось после того, как он расстался с Силерьо.

Боясь взволновать отшельника неожиданным своим появлением, Тимбрио, Нисида и Бланка порешили к нему не входить. Опасения их были, однако ж, напрасны, ибо Тирсис и Дамон, заглянув в пещеру, с удивлением обнаружили, что там никого нет. Но в это самое время послышались звуки арфы, возвестившие им, что Силерьо должен быть где-то поблизости, и, пойдя на звон ее струн, они его вскоре увидели: сидя на срубленном оливковом дереве, в полном одиночестве, если не считать вечной его спутницы - арфы, он извлекал из нее столь нежные звуки, что, дабы упиться сладостною их гармонией, пастухи не стали его окликать, а тут еще, как нарочно, Силерьо чудным своим голосом запел эту песню:

Свои крылатые часы, о время,

Поторопи! Я изнемог от мук.

Ах, если мне ты хоть немного друг

Знай: жизнь мою пресечь настало время.

Мое дыханье оборви в то время,

Когда душе постыло все вокруг.

Не медли! Дни пройдут, и злой недуг

Меня отпустит, может быть, на время.

Не радостных часов прошу я, нет!

Пусть мимо пролетят, - они бессильны

Мне возвратить веселье прежних лет.

Мечтаю я сойти во мрак могильный,

И мне желанен только смертный час:

Он, он один от мук меня бы спас.

Пастухи, оставшись незамеченными, прослушали до конца всю песню и вернулись обратно с намерением предложить остальной компании нечто такое, о чем вы сейчас узнаете, а именно: сообщив, где находится Силерьо и где они его отыскали, Тирсис обратился к Тимбрио со следующей просьбой: пусть все незаметно подойдут поближе, а затем Тимбрио или Нисида что-нибудь споют. И все это Тирсис затеял, дабы продлить удовольствие, которое сулила отшельнику столь приятная встреча. Тимбрио согласился; Нисида, которой он передал просьбу Тирсиса, также изъявила согласие. И вот, когда они уже подошли так близко, что Силерьо мог их услышать, Тирсис подал прелестной Нисиде знак, и та начала петь:

Хоть благом обладаю я,

Что мне несчетных благ дороже,

Одно, утраченное, все же

Жестоко мучает меня.

Ко мне не ласков сын Венеры,

И рок - отъявленный мой враг:

Они дарят мне мало благ,

А беды сыплют полной мерой.

В любви, хотя б ее звезда

Счастливая сопровождала,

Утехе каждой бед немало

И мук сопутствует всегда.

Что тесный строй привычен мукам,

Кому изведать не пришлось?

Утехи же приходят врозь,

Они не связаны друг с другом.

О том, как дорога цена

Любого мига наслажденья,

Надежды скажут и мученья,

Которыми любовь полна.

Мои об этом скажут очи,

Чей блеск от скорби все бледней,

И муки памяти моей,

Которая и днем и ночью

О том мне шепчет, кто бы мог

Ее спасти от вечной муки,

Но с кем я в горестной разлуке,

К кому не нахожу дорог.

О ты, тому безмерно милый,

Кто столь же почитал своим

Тебя, сколь и себя твоим,

И с кем пребуду до могилы!

Своим присутствием укрась

Нечаянное наше счастье,

Не превращай его в несчастье,

Так долго вдалеке держась.

Мне тяжко думать, что безумен

Был ты когда-то, я же - нет,

А ныне я впадаю в бред,

Меж тем как ты вполне разумен.

Тому, чьей стала я навек,

Исполнивши твое желанье,

Что радости в завоеванье,

С которым твой совпал побег?

Тебя своей считал он частью,

И чрез тебя могла б сейчас,

Когда б ты не покинул нас,

Я полного достигнуть счастья.

Если чарующий голос прекрасной Нисиды наполнил негой сердца ее спутников, то какие же чувства должен был вызвать он у Силерьо, который, затаив дыханье, следил за всеми его переливами? Все это время ее голос пел в его душе, не умолкая, и вот теперь, придя в волнение и затрепетав от восторга при первых же его звуках, Силерьо мгновенно превратился в слух и забыл обо всем на свете. И, хотя то был явно голос Нисиды, он все никак не мог этому поверить, ибо не чаял уже встретиться с нею, да еще в таких пустынных местах. Но в это время по знаку Дамона Тимбрио запел тот сонет, который он сочинил в разгар своего увлечения Нисидой и который Силерьо знал не хуже его самого:

Моя надежда так несокрушима,

Что всем ветрам дает она отпор

И пребывает, им наперекор,

Всегда тверда, светла, невозмутима.

Сонет остался недопетым, - Силерьо и этого было довольно для того, чтобы по голосу узнать Тимбрио; он мигом вскочил и кинулся к нему на шею, однако от полноты чувств он не мог выговорить ни слова и стоял неподвижно, в каком-то оцепенении, так что присутствовавшие, решив к великому ужасу своему и прискорбию, что ему дурно, начали уже осуждать Тирсиса за неуместную его затею. Но никто так не сокрушался, как прекрасная Бланка, ибо она нежно любила Силерьо. Вместе с сестрой своей Нисидой она поспешила к нему на помощь, и он вскоре очнулся.

- О всемогущее небо! - воскликнул Силерьо. - Ужели предо мною верный мой друг Тимбрио? Тебя ли я, Тимбрио, слышу? Тебя ли я, Тимбрио, вижу? Так, это ты, если только судьба надо мною не насмехается и глаза мои меня не обманывают.

- О нет, милый мой друг! - отвечал Тимбрио. - Судьба над тобою не насмехается и глаза твои тебя не обманывают, - я тот, кто не жил все это время и кому не ожить бы вовек, когда бы небо вновь нас с тобой не соединило. Да иссякнут же слезы твои, друг Силерьо, если только ты их из-за меня проливаешь, ибо перед тобою - я, и да сдержу я свои, ибо ты - передо мною, ибо в награду за все напасти и беды я, счастливейший из смертных, ныне могу назвать Нисиду своею и могу неотрывно глядеть на тебя.