Мигель Сервантес - Назидательные новеллы

Споришь много; ешь ты мало;

И ревнива сплошь да рядом;

Потому что пристав - ветрен,

Часто посох прислоняет.

Ты была еще девицей,

Одному мила красавцу;

Пусть неладны будут люди,

Разрушающие счастье!

Если б приняла ты постриг,

Ты б игуменьей уж стала;

У тебя для черной бабки

На ладони линий двадцать.

Говорить бы не хотелось;

Все равно, скажу, пожалуй;

Овдовеешь ты, и дважды;

Оба раза выйдешь замуж.

Ты не плачь, моя сеньора;

Не всегда же ведь цыганкам

Как евангелию верить;

Перестань же, полно плакать.

Так как суждено, чтоб пристав

Пережил тебя, то значит,

Нечего и сокрушаться

О вдовстве, тебе грозящем.

Скоро ждет тебя наследство

Крупное, и очень даже;

Будет сын у вас, каноник;

Хоть собор не обозначен;

Только вряд ли что Толедский.

Будет дочка-светлоглазка;

Если примет постриженье,

Настоятельницей станет.

Если муж твой в этот месяц

Не скончается внезапно,

Будет он коррехидором

В Бургосе иль в Саламанке.

У тебя еще есть прелесть

Родинка, что месяц ясный;

Он незримые долины

Антиподам озаряет.

Чтоб ее увидеть, дал бы

И слепец четыре бланки.

Вот, теперь ты улыбнулась;

Ну, и прелесть же ты, право!

Будь внимательна, не падай,

И в особенности навзничь;

Это может быть опасным

Для такой почтенной дамы.

Много есть еще сказать мне:

Хочешь - в пятницу узнаешь;

Кое-что приятно будет,

А иное неприятно.

Пресьоса кончила гадание, и у присутствующих разгорелось желание узнать свою судьбу. Все стали просить ее погадать, но она отложила это до будущей пятницы, причем все пообещали, что у них будут серебряные реалы для делания крестов. В эту минуту вошел сам пристав, которому уже рассказали чудеса про гадалку. Он заставил цыганок немного потанцевать и признал истинными и заслуженными похвалы, расточаемые Пресьосе. Затем он опустил руку в кошель с видом человека, желающего подарить деньги, и хоть он его и обшарил, и встряхнул несколько раз, и поскреб, а все-таки вынул пустую руку и сказал:

- Клянусь богом, у меня нет ни бланки! Подарите вы, донья Клара, реал Пресьосе. Я вам потом отдам.

- Хорошее дело, сеньор, нечего сказать! Так вот и выложили вам реал! У всех нас не нашлось даже куарто, чтобы поставить знак креста на руке, а вы хотите, чтобы у нас оказался целый реал?!

- Ну, так дайте ей один из ваших валлонских воротников или какую-нибудь другую вещицу. Когда Пресьоса зайдет к нам в следующий раз, мы ее лучше одарим.

На это донья Клара заметила:

- Вот для того, чтобы она еще раз зашла, я и не хочу теперь ничего дарить Пресьосе!

- Положим, если мне ничего не дадут, - вставила Пресьоса, - я и вовсе не приду! Ну, да нет, приду: ублажу столь важных сеньоров! Однако на носу себе зарублю, что мне тут получать нечего, и тем освобожу себя от труда ожидания!.. Взятки брать надо, ваша милость сеньор пристав, берите взятки, тогда и деньги будут! И не заводите никаких новых порядков, а не то вы умрете с голоду!.. Знаете, сеньора, довелось мне тут слышать (хоть я и молода, а понимаю: нехорошие это речи), что, состоя на службе, следует наживать деньги, а иначе нечем будет оплатить злоупотребления и не будет средств для обеспечения себе другой должности.

- Так говорят и поступают люди бессовестные! - произнес пристав. - Если чиновник хорошо сдаст отчетность, ему не приходится платить никаких взысканий, а то, что он не злоупотреблял по должности, послужит ему основанием для получения новой.

- Вы, ваша милость сеньор пристав, говорите совсем как святой, - заметила Пресьоса, - так и запишем и будем с вас тряпочки резать для реликвий.

- Умная ты очень, Пресьоса! - ответил пристав. - Постой, я так устрою, чтобы король с королевой тебя увидели: вот при ком тебе бы следовало состоять!

- Определят они меня к себе в шутихи, - сказала Пресьоса, - а я для этого не гожусь, и, значит, дело не выйдет! Вот если бы они меня за мой ум взяли, я бы пошла; а то ведь в ином дворце шуты ценятся выше умных. Я нахожу, что неплохо быть бедной и цыганкой - и пусть ведет судьба, куда небу будет угодно!

- Эй, девушка! - сказала старуха цыганка. - Довольно болтать; ты уже много говорила и знаешь больше, чем я тебе показывала; не пускайся в тонкости, а не то споткнешься; говори только о том, что к твоим летам больше подходит, и не залезай в высокие вопросы: ведь с больших высот и упасть нетрудно.

- Черт, должно быть, в них сидит, в этих цыганках! - сказал на этот раз пристав.

Цыганки стали прощаться, а когда они уходили, девушка, давшая наперсток, сказала:

- Пресьоса, или ты мне сейчас погадаешь или отдавай обратно наперсток, а то мне шить нечем.

- Милая моя, - сказала ей Пресьоса, - лучше считай, что я тебе уже погадала, и заведи себе другой наперсток или же не шей мелких складочек до пятницы. Я снова приду и нагадаю тебе столько приключений и происшествий, сколько в рыцарском романе не сыщешь!

Ушли они и присоединились к толпе поселянок, которые в вечерний час обычно выходят из Мадрида и расходятся по своим деревням. Среди них находились также и те, с которыми ходили наши цыганки, и всегда благополучно. Дело в том, что старая цыганка жила в постоянной тревоге, как бы у нее не украли ее Пресьосу. И вот случилось, что однажды утром, когда они вместе с другими цыганками шли в Мадрид "собирать дань", в небольшой долине, находившейся примерно в пятистах шагах не доезжая до города, увидели они статного юношу в богатом дорожном платье. Шпага его и кинжал блестели, словно червонное золото; шляпа с дорогим убором была украшена перьями разных цветов. Приостановились цыганки при виде его и пристально на него уставились, даваясь диву, с чего бы это оказаться столь пригожему юноше в такой час и в таком месте пешему и одному.

Между тем юноша приблизился к ним и, обратившись к старой цыганке, сказал:

- Послушайте, голубушка, вы мне сделаете большое одолжение, если вместе с Пресьосой выслушаете меня тут в стороне; всего два-три слова, которые вам будут весьма полезны.

- Если только не нужно отходить далеко от дороги и если мы не задержимся, - в час добрый! - ответила старуха.

И, подозвав Пресьосу, она отошла в сторону от остальных шагов на двадцать. Все трое остались стоять, как и раньше, и юноша начал так:

- До такой степени пленили меня ум и красота Пресьосы, что, сделав над собой немало усилий, дабы не позволить делу зайти далеко, я в конце концов почувствовал себя еще более очарованным и еще более бессильным бороться с собой. Я, сеньоры мои (и всегда буду так величать вас, если только небо окажет покровительство моему исканию), кавальеро, как это может подтвердить этот орденский знак, - и, распахнув на груди плащ, он показал им знак одного из самых почитаемых орденов Испании: - я сын такого-то (из весьма понятного почтения не будем называть его имени) и состою под его опекой и покровительством. Я - единственный сын в семье и ожидаю в наследство приличный майорат... Отец мой находится здесь, в столице, хлопоча о должности; он уже имел аудиенцию и почти уверен в успехе своего дела. И хотя у меня есть, как я вам уже сказал, и родовитость, и знатность, и притом такие, что они и для вас очевидны, я хотел бы быть грандом Испании, для того чтобы поднять до большей высоты скромное звание Пресьосы, сделав ее своей ровней и женой. Добиваюсь я ее не для того, чтобы потом насмеяться, - да и с серьезностью моей любви к ней несовместимо никакое легкомыслие; все, чего я хочу, - это служить ей так, как она сама того пожелает: ее воля - моя воля! Для нее душа моя - воск, на котором она может запечатлеть все, что ей будет угодно, в твердой уверенности, что я сберегу этот оттиск в такой сохранности, словно он не из воска, а из мрамора, прочность которого может поспорить с силою времени! Если вы поверите истине моих слов, моя надежда укрепится; если же нет, недоверие ваше будет томить меня вечной тревогой. Меня зовут... - и он назвал себя, - имя моего отца я уже вам сказал; дом, где он живет, находится на такой-то улице, и приметы дома такие-то и такие-то; соседи его отлично знают, но вы можете осведомиться о нем не только у соседей: ибо не такого уж захудалого рода отец мой и я, чтобы нас не знали во дворце, да, наконец, и во всей столице... Сейчас я принес с собой сто эскудо золотом, как бы в залог, и в ознаменование щедрот, которыми я вас осыплю впоследствии, ибо не подобает скупиться на деньги человеку, отдающему свою душу.