Мигель Сервантес - Нумансия

Всеобщий плач вошел у нас в обычай.

Приходит смерть и души увлекает,

Довольная столь бренною добычей.

В т о р о й

О да, недолго брат мой прострадает!

Летит к нам смерть, не делая различий

Между людьми. Она уж у порога.

Нас скоро ждет последняя дорога.

Я видел знамения, цель которых

Родную землю смерти предавала.

Не вражеская мощь в лихих напорах

Всю нашу крепость кровью заливала,

Но сами мы, не тратя время в спорах,

Решили: жизнь коварно нам солгала

Положим ей конец. Пусть мук прибавим,

Но этим мы навек страну прославим.

На главной площади сейчас зажгли мы

Костер - и велики его размеры.

И все свое имущество снесли мы

На тот огонь, и до четвертой сферы

Вздымаются его седые дымы.

Друг другу долга подадим примеры,

Святую жертву принося с хвалами,

Все, что имеем, обращая в пламя.

Там розы перлов пышного Востока

И благовонья в золотых сосудах,

Алмазы там, что ценятся высоко,

В рубинах диадемы, в изумрудах.

Парча и пурпур, смятые жестоко,

У самого костра в огромных грудах...

И все сгорит... Ничто не уцелеет!

Рук у костра враг жадный не нагреет.

В одну дверь входят, а через другую выходят несколько человек со свертками носильного платья.

Взгляни на эти все приготовленья.

С какою спешкой и с какой охотой

Сюда народа движутся скопленья!

Они займутся важною работой:

В костер они бросают не поленья,

Не щепки - каждый отягчен заботой

Немедля сжечь до тла и без остатка

Хлам тягостный ненужного достатка.

Губить добро, в огне его сжигая,

Для нас не страшно и весьма почетно.

Но - слух идет - грозит беда другая:

Лечь на костер горящий доброхотно!

И ранее чем к нам нагрянет стая

Врагов, что в наше горло вдвинут плотно

Жестокий нож, своими палачами,

Еще до римлян, видно, станем сами.

Уж решено, как это ни обидно,

Заставить с жизнью стариков проститься,

Детей и жен... Причина очевидна:

На слабых голод ранее польстится...

О друг мой, стало мне отсюда видно

Та, что любил я, к нам сюда стремится,

Исполнена такой же страшной муки,

С какой я прежде простирал к ней руки.

Проходит женщина; один ребенок у нее на руках, другого она ведет за руку.

М а т ь

Увы, настала смерть для нас!

Кто вынести терзанья может?

С ы н

За платье, мама, не предложит

Нам хлеба кто-нибудь сейчас?

М а т ь

Ни крошки хлеба, ни съестного

Давно уж нет и не достать...

С ы н

Так, значит, мама, погибать

От голода такого злого?

Я, если хочешь, замолчу,

Но дай хоть маленький кусочек.

М а т ь

Ты мучаешь меня, сыночек.

С ы н

Ну, мама, дай, я есть хочу!

М а т ь

Дала бы, только где сыскать?

Никто ни крошки не уступит.

С ы н

Купить ты можешь. Или купит

Сын, раз уж не умеет мать.

Мне только б голод заморить!..

Тому, кто хлеба мне добудет,

Тому, однако, нужно будет

Все это платье подарить...

М а т ь

О бедное дитя! Ты вновь

К груди иссохшей присосалось.

В ней много ль молока осталось?

Ни капельки. А пьешь ты кровь.

Что ж, тело матери кусками

Глотай! Твоя больная Мать

Еды не может добывать

Своими хилыми руками.

О дети милые! Чего

От матери вы захотели?

Возьмите кровь, что в этом теле:

Для вас не жаль мне ничего.

О голод лютый! Ты конец

Дням жалким положил до срока!

А ты, война, веленьем рока

Мне смертный принесла венец.

С ы н

Куда мы шли, идем скорей.

Я умираю, мама. Ноги

Мои слабеют. На дороге

Я голод чувствую острей.

М а т ь

На площадь скоро мы придем.

И там в огонь ты бремя сбросишь

Тяжелое, что ныне носишь,

Мой милый сын, с таким трудом.

Женщина с ребенком уходит, два нумансианца остаются.

В т о р о й

Унылая, и поступью неспешной,

Предвидя скорую с землей разлуку,

Мать бедная в судьбине безутешной

Двух сыновей берет с собой на муку.

П е р в ы й

Такой же путь пройдем и мы, конечно,

И на себе всесильной смерти руку

Почувствуем. Но праздны речи эти

Пора узнать, что решено в с о в е т е.

Уходят.

Конец третьего акта.

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

В лагере тревога. На шум выходят Сципион, Югурта и Гай Марий.

С ц и п и о н

Что значит этот шум, декурионы?

В такое время за оружье браться?

Иль озорник бунтует немудреный,

Который хочет к праотцам убраться?

А может быть, мятеж проник в колонны

И нам с бунтовщиками надо драться?

Ждать от врага не можем мы геройства,

Ужель дождались мы в тылу расстройства?

Выходит с обнаженной шпагой Квинт Фабий и говорит:

К в и н т Ф а б и й

О, не волнуйся, вождь. Совсем иною

Причиной вызван шум. Но с этим делом

Покончено, хоть, сознаюсь, ценою

Храбрейших и сильнейших в войске целом.

Нумансианца два всему виною,

Нас изумившие поступком смелым;

Ночной порой они сквозь ров пробрались

И в стане нашем мужественно дрались.

Они заставу первую прорвали,

Не различая, копья ли, мечи ли

Их бешенству во тьме отпор давали,

И с боем в самый лагерь проскочили.

Они к палаткам продвигаться стали

Фабриция, и время улучили

Вред нанести такой, сражаясь вместе,

Что шестеро солдат легло на месте.

Лишь луч, в который молния одета,

Так скоро путь на землю совершает;

Лишь по небу хвостатая комета

С такою быстротою поспешает,

С какою пронеслась лавина эта...

Единый взмах - и меч их сокрушает

Все, что им под руку ни попадется...

Потоками кровь римлян на земь льется.

Их сталь легко Фабриция пронзила,

Эрациеву каску проломала,

Ольмиде руку начисто скосила,

И жить ему, увы, осталось мало.

Проворных ног стремительная сила

Где только Стацию не помогала?

Но пал и он: с нумансианцем спорить,

Не значило ль - свой к смерти бег ускорить?

Среди палаток буйство продолжая,

Они внезапно к складу повернули,

Где сберегалась пища небольшая:

Хлеб, сухари... И тут мечи сверкнули,

Один, надежды наши разрушая,

Успел уйти. Другого в миг проткнули

Клинки солдат. Убитый очень молод.

Обоих разъярил, как видно, голод.

С ц и п и о н

Когда они в тисках осады столько

Способны обнаруживать напора,

Так если дать свободу им - насколько

Покажут больше силы и задора!

Неукротимые они! - Но только

Лишь до поры до времени. Мы скоро

Докажем - перед хитростью военной

Не устоит противник дерзновенный.

Сципион со своими уходит; тогда суматоха начинается в городе. Показывается Марандро, весь истекающий кровью; в левой руке у него белая корзинка, в которой лежит несколько окровавленных сухарей. Он говорит:

М а р а н д р о

Ты что, мой милый, ослабел?

Ты что? совсем ослабеваешь?

Не ты меня в беде бросаешь!