Уильям Шекспир - Шекспировские чтения, 1977

Некоторые комментаторы предполагают, что второе местоимение "он" относится не к Цезарю, а к Кассию, который якобы радуется тому, что сумел соблазнить Брута. Слова Аррунция в трагедии Джонсона поясняют, что Кассий имел в виду Цезаря. Аррунций как бы откликается на это рассуждение шекспировского Кассия: Брут не поддался "очарованию благодеяний Цезаря", говорит Аррунций ("...being proof // Against all charm of benefits" - I, 1, p. 18).

Сожаления Аррунция о временах Римской республики перекликаются со словами шекспировского Кассия "В нас умер дух отцов". Как бы дополняя эту мысль, Аррунций говорит о том, что в груди его современников не осталось даже искры того вечного огня, который горел в душах великих героев прошлого:

These mighty spirits

Lie raked up with their ashes in their urns,

And not a spark of their eternal fire

Glows in a present bosom.

(I, 1, 19)

В некоторых рассуждениях Аррунция можно обнаружить стремление защитить Брута от упреков в неблагодарности по отношению к Цезарю. В трагедии Шекспира Марк Антоний в речи перед народом более всего обвиняет Брута. Рассказывая о любви Цезаря к Бруту, Антоний описывает, как Цезарь после удара Брута закрыл плащом лицо, пораженный чудовищной неблагодарностью друга. Антоний заканчивает репликой: "Этот удар был самым жестоким из всех" ("It was the most unkindest cut of all" - III, 2, 183). Бен Джонсон в речи Аррунция перефразирует слова шекспировского Антония, используя эпитет "unkind" (жестокий) по отношению к другу.

Бен Джонсон вводит эпитет в ином контексте: Брут отважно нанес удар чудовищу, которое хотело жестоко поработить свою страну ("That sought unkindly to captive his country" - I, 1, p. 18),

В этих словах выражена скрытая защита Брута: его поступок Аррунций считает отважным и доблестным подвигом. Бен Джонсон очень тонко и не для всех понятно отвечает на самое страшное обвинение, предъявленное Бруту в речи Антония. Несомненно, в данном примере видна поддержка позиции Шекспира.

Однако Джонсон не во всем согласен с Шекспиром. Брут приговаривает Цезаря к смерти за стремление к единоличной власти, так как неограниченная власть может превратить его в тирана. В монархии уже заключен змеиный зародыш тирании. Брут, в отличие от Кассия, пока еще не видит в характере Цезаря признаков будущего тирана. Более проницательный Кассий эти признаки видит и уже готовит заговор. Если у Плутарха Цезарь выступает носителем нового принципа правления и опирается на воинов и народ, то Шекспир создает как бы двойную атмосферу - историческую и близкую его собственному времени, когда монархическая власть в Англии уже достаточно обнаружила признаки тиранического правления.

Вместе с тем Шекспир не утверждает, что причина зла заключена только в форме правления или в личных качествах правителя. "Юлий Цезарь" отражает кризис в политических взглядах Шекспира, сомнения в полезности монархии, поиски более глубоких причин зла, чем личные качества короля {См. подробнее: Комарова. В. П. К вопросу о трактовке трагедии Шекспира "Юлий Цезарь". Вестник ЛГУ, 1959, э 14. Здесь дана полемика с предшественниками. Позднее трактовка была обоснована в моей докторской диссертации (1973 г., ЛГУ) и монографии: Комарова В. П. Личность и государство в исторических драмах Шекспира. Л.: ЛГУ, 1977.}. Есть и другие силы, влияющие на ход событий.

Разделяя протест против тирании, Бен Джонсон иначе подходит к оценке монархической власти и личности короля. Аррунций и Сабиний в трагедии "Падение Сеяна" восхваляют погубленного Сеяном полководца Германика, наделяя его многочисленными нравственными достоинствами. Многие обстоятельства трагической судьбы Германика соответствуют некоторым моментам биографии графа Девере, отца Роберта Эссекса, и последним годам жизни самого Эссекса. Аррунций и Сабиний считают Германика идеальным правителем. Какие же качества Германика вызывают их восхищение? "Достоинство Помпея", "невинность Катона", "мудрая умеренность Брута" - ни одно из этих достоинств не связано с государственной политикой. Когда противники Сеяна слышат мудрые речи Тиберия о справедливости и свободе, то Силий высказывает странную в устах римского республиканца мысль: "Благословенной была бы наша судьба, если бы мысли Тиберия соответствовали его словам". Особенно важно его дальнейшее рассуждение о хорошем короле. В этом рассуждении можно видеть возражение шекспировскому Бруту, который приходит к выводу, что даже хороший правитель должен быть устранен, если он стремится к короне (II, 1). Силий, напротив, не видит ничего плохого в самой форме правления. "Люди ошибаются, думая, что возможно рабство даже и при добродетельном государе. Желанная свобода нигде не выглядит прекраснее, чем при таком короле. Но если он добр и милостив лишь на словах... если на деле он глух к призывам добродетели и предан всем порокам, только в этом случае он заслуживает опасений, ибо это предвещает непосредственную близость крови и тирании. Лесть - вот повитуха им, помогающая рождению гнева, и ничего не порождает тирана быстрее, чем шептуны-доносчики, у которых есть время, место и власть превращать всех в преступников" (I, 2, 32). Итак, по мнению Бена Джонсона, признаками наступления тирании служат лесть и доносы.

В отличие от Шекспира Бен Джонсон не считает монархию основой тирании, дело не в единоличной власти, а в личности правителя. Если Шекспир в ранней хронике "Ричард III" ставит вопрос о политических причинах возникновения тирании, а в трагедии "Юлий Цезарь" говорит об опасности единоличной власти, то Бен Джонсон ограничивается этическими размышлениями о качествах короля. Джонсон не ставит вопроса о том, как власть меняет природу человека, вопроса, который задает себе Брут в монологе в начале II акта (10-34). Для Шекспира эта проблема была необычайно важна. Она является главной в монологе Брута, и она привлекает пристальное внимание Шекспира в нескольких драмах.

В хронике "Король Генрих V", которая непосредственно предшествует созданию трагедии "Юлий Цезарь", Шекспир показывает, как принц Генрих, став королем, превращается в другого человека. Он порывает с Фальстафом и подчиняет свое поведение и политику требованиям государственного блага и интересам высших сословий, от которых зависит его власть. В драме "Мера за меру" бесконтрольная власть Анджело над жизнью и смертью подданных проявляет в нем дурные страсти, хотя до этого его считали честным и справедливым человеком. В трагедии "Макбет" Малькольм так объясняет свое недоверие по отношению к Макдуфу: когда-то и Макбет был честен, и в те времена Макдуф был его другом, но доблестный когда-то Макбет стал тираном, а под его влиянием мог измениться и Макдуф.

В философской драме-сказке "Буря" снова ставится вопрос о том, как власть меняет природу человека: Просперо рассказывает, как неограниченное доверие и бесконтрольная власть пробудили в Антонио дурные страсти, подобно тому как у слишком добрых родителей вырастают плохие дети. Изменяются не только правители, под их влиянием меняются подданные: Антонио, владея ключами от должностей, заново пересоздал людей - изменил их и все сердца в государстве настроил так, что их струны рождали мелодию, радующую слух правителя (I, 2, 79-85).