Отто Вальтер - Немой. Фотограф Турель

— Не валяй дурака, Борер, — сказал Брайтенштайн. — И вообще, давайте работать.

— А канистра?

Брайтенштайн засмеялся. Он, кажется, не расслышал угрожающей нотки в твоем голосе. Впереди снова затарахтели буры.

— Канистра! — закричал Брайтенштайн, а остальным явно было смешно. — Отвяжись ты от нас со своей дурацкой банкой бензина. Ты потерял ее, или ее смыло дождем. Валяется небось где-нибудь в грязи. Поищи ее. А нас оставь в покое.

Ты медленно обошел вокруг вагонетки. Перешагнул через рельс. Грязь вздыхала и чавкала у тебя под ногами. Брайтенштайн был здоровенный бандюга, и когда ты встал прямо перед ним, в его прищуренных глазах вспыхнули озорные искорки. Под левым глазом у него белел длинный шрам.

Ты спросил:

— А тебе не нравится, Брайтенштайн, тебя не устраивает, когда я говорю: ее кто-то украл?

Брайтенштайн посмотрел на тебя, на остальных — они подошли поближе, — снова на тебя, — он, кажется, все еще не понимал, что дело-то серьезное.

— Где канистра? — спросил ты. Не иначе как Брайтенштайн вместе с остальными решили тебя разыграть. Ведь ты отвечаешь за свой инвентарь. А тебе и так трудно уследить за инвентарем в эдакий дождь. Знали бы они, сколько у экскаватора разных частей, которые могут потеряться.

— Катись ты к чертям со своей канистрой, Борер, — подозрительно тихо сказал Брайтенштайн. — Что нам, делать нечего? Не лезь к нам с глупостями!

— Где она у тебя?! — Твой голос был резок, неоправданно резок, как мы знаем сейчас и как ты наверняка помнишь, Борер.

Брайтенштайн ухватился за поля твоей шляпы и натянул ее тебе на лицо. Ты очутился в кромешной тьме. Брайтенштайн схватил тебя за плечи, повернул кругом и с силой оттолкнул. Ты летел до самого экскаватора.

— Вы что, надрались? — рявкнул Кальман, очутившись вдруг рядом. — Немедленно приступить к работе! Приступить к работе, вам говорят! — закричал он, когда ты хотел объяснить ему, до какой наглости дошел Брайтенштайн. И он смерил тебя таким ледяным взглядом, что ты счел за лучшее подняться, влезть в кабину и, рванув с места, засадить ковш в кучу щебенки. «Брайтенштайн, наш разговор еще не закончен», — подумал ты. И теперь ты дрожал за рулем не только от тарахтенья мотора и быстрого скольжения гусениц по щебню.

Снова поднялся ветер. Тебя продувало насквозь в твоей кабине. Когда ты на заднем ходу поворачивал, чтобы опрокинуть полный ковш в вагонетку, ветер изо всех сил накидывался на длинный борт машины, так что твой экскаватор чуть ли не качало. Другие снова рьяно взялись за работу. Вагонетки быстро откатывались и возвращались снизу пустыми. А взрывники, те и вовсе вкалывали как черти. Ферро, и рядом с ним новенький, немой, которому Кальман отдал каску, а подальше — Кальман, младший Филиппис и Шава. Ну просто ждут не дождутся, когда же наконец дойдет очередь до макушки! Но, как бы там ни было, ты твердо решил вывести на чистую воду того, кто взял канистру. Уж ты-то от своего не отступишься. Вот только бы перестала эта морось. От нее раскисает земля, и того и гляди гусеница провалится в пустоту и машина завертится волчком на месте.

Но хуже всего была все же не морось. Это чудное, похожее на зубную боль чувство где-то на дне мозга, чувство, что вот уже несколько дней как все пошло вкривь и вкось: началось с истории с собакой; а может, всему виной то, что стала видна эта зловещая макушка, или все дело в идиотской басне про бензиновую канистру — так вот, это чувство было еще хуже мороси. А морось как раз и перестала вскоре после третьей серии взрывов, и даже отыскалось несколько плоских осколков, почти сухих и достаточно чистых, чтоб на них посидеть. Кальман объявил перекур. Все расселись на обломках скалы, у каждого был уже в руке кусок хлеба, а Ферро успел закурить, и только ветер и Немой продолжали свое дело: ветер непрерывно задувал из лесу на просеку и, пожалуй, даже усилился, и снова шумел; а Немой все орудовал кайлой на самом краю скалы, очищая участок, куда Ферро потом вставит бур.

— И чего он лезет из кожи вон, этот парень? — произнес Шава.

А младший Филиппис:

— Наверное, Ферро не сказал ему, что у нас перерыв.

— Заткнись, — сказал Ферро.

— Валяйте скажите ему кто-нибудь, — буркнул Кальман, продолжая жевать.

Никто не встал. Шава зевнул.

— Это обязанность Ферро, — сказал он. — Верно? — Полулежа он повернулся к Ферро. Ферро сидел повыше, шляпу он положил рядом с собой, и его растрепанные черные с проседью волосы торчали во все стороны. Он курил.

— Смотри не ошибись, — сказал он.

Теперь и остальные повернулись к нему, в том числе Кальман.

— Ферро, — сказал Кальман. — Ясно же, раз парень в таком шуме не услышал команды, ты должен был ему крикнуть.

— Я не знал, что он вдобавок еще и глухой, — ответил Ферро сверху. Однако он встал, прошел между ними и еще те двадцать шагов, которые отделяли его от Немого. Это уже было лишнее — свистнул бы в три пальца или бросил бы камень в том направлении. Но он, стало быть, подошел к Немому вплотную. Дотронулся до него — а Немой как раз замахивался для нового удара. Все видели, как Немой вздрогнул. И все видели, как лицо его чудно перекосилось и вроде бы он слегка покраснел.

Но того, что действительно произошло в то мгновение, не видел ни один из вас. Даже Ферро не знал, что произошло, вероятно, толком не знал даже и сам Немой.

После взрыва он вместе с другими вышел из укрытия. Он взял кайлу и поднялся вслед за отцом к скале. И пока отец выламывал буром огромные куски, он начал убирать осыпь: что покрупнее — разбивал кайлой, потом сбрасывал все лопатой туда, где, он знал, строительный мусор уберут экскаватор и вагонетки. Неподалеку от него работали младший Филиппис и Шава, иногда к ним подходил Кальман. Но он их не слышал; слишком шумел ветер и временами еще два бура. Он спокойно делал свое дело. Все тот же известняк в желтых прожилках; щебень, а вперемешку с ним вырванные из земли корни и крупные валуны, которые невозможно сгрести лопатой. Он нагнулся и, широко расставляя ноги, отнес вниз обломок. И снова острие кайлы равномерно движется вверх и вниз, из-под него сыплются искры и разлетаются осколки; отец выломал один из больших камней, после взрыва непрочно сидящих в скале, крикнул ему: «Назад!» — и обломок покатился прямо под острие его кайлы и раскололся на куски. Лот стал долбить их кайлой. Прямо перед ним заляпанные грязью ботинки отца. Ноги в зеленых обмотках. «Назад!» Лучше туда не смотреть. Изо всех сил долбить обломки. Быстрее. Бур прекратил работу. Долбить; от звука, с которым дробится камень, становится легче. Долбить. Руки теперь уже не болят, как вначале. Только ладони — мозоли лопаются и не заживают. Хорошо, что ветер в спину; теперь, когда нет дождя, от разбиваемого камня поднимается пыль. Ветер быстро уносит ее вверх — от него к отцу.