Ричард Шеридан - День св Патрика, или Предприимчивый лейтенант

Ричард Бринсли Шеридан

День св. Патрика или предприимчивый лейтенант

Фарс в двух действиях, шести картинах

Перевод Юрия Смирнова

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Лейтенант О'Коннор.

Доктор Рози.

Судья Крэдьюлэс.

Сержант Траунс.

Капрал Флинт.

Лоретта.

Миссис Бриджет Крэдьюлэс.

Барабанщик, солдаты, крестьяне и слуга.

Место действия - город в Англии.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Комната лейтенанта О'Коннора.

Входят сержант Траунс, капрал Флинт и четыре солдата.

Первый солдат. А я скажу, что ты не прав! Мы должны говорить все вместе, каждый за себя и все сразу, чтобы нас лучше было слышно.

Второй солдат. Верно, Джек! Давайте убеждать его повзводно.

Третий солдат. Да-да, пусть выслушает наши жалобы залпом, а если нам понадобится ходатай, то наш капрал лейтенанту земляк и знает его нрав.

Флинт. Уж это будьте покойны. Я без малого три года прослужил под командой его чести и никогда не встречал джентльмена более покладистого и щедрого. Сегодня утром я прицепил ему к шляпе огромный трилистник в честь святого Патрика, и, бьюсь об заклад, он так и будет таскать его, хотя бы он был величиной с городскую площадь.

Четвертый солдат. Вы рассуждаете, как дети, как молокососы из ополчения. Дисциплина прежде всего. Поэтому пусть сержант будет нашим ходатаем. Он человек речистый и понимает чужеземную тарабарщину, разные выражения и прочие падежи. Кто, как не он, проверяет за нас трактирные счета? Кто, я вас спрашиваю?

Флинт. Конечно, сержант - человек ученый и умеет читать даже по писаному.

Траунс. Боевые друзья и собутыльники, самое для вас лучшее - если вы изберете меня. Только предоставьте все мне. Я буду громок, как барабан, и ни на шаг не отступлю с позиции.

Все. Согласны, согласны!

Флинт. Клянусь богом, вот и лейтенант!.. Ну, сержант, готовься!

Траунс. Построиться! Сделайте недовольные лица. Ворчите себе под нос, а кто-нибудь пусть напевает "Марш дезертиров".

Входит лейтенант О'Коннор.

О'Коннор. Ну, молодцы, на что жалуетесь?

Солдаты. Гм... Гм...

Траунс. Дозвольте, ваша честь... Главная жалоба такова: с тех пор как вы рассорились с судьей Крэдьюлэсом, трактирщики обращаются с нами по-скотски. Клянусь своей алебардой, если душою с этим смиришься, то сама плоть взбунтуется. Поэтому мы покорнейше просим вашу честь скорее положить этому конец. Либо увозите дочь судьи, либо расквартируйте нас в других местах.

О'Коннор. Вот как?! А в каких же трактирах с вами плохо обращаются?

Первый солдат. В "Красном льве" не осталось и половины прежнего обхождения...

Второй солдат. А хозяин "Белой лошади"!.. Не будь он такой бесчувственной скотиной, ему было бы стыдно в глаза смотреть людям.

О'Коннор. Так-так, отлично. "Лошадь" и "Лев" ответят за это перед судом.

Траунс. Обе "Сороки" достаточно обходительны, а вот "Ангел" стал хуже черта... "Восходящее солнце" не дает нам свечей, и мы добираемся до постелей впотьмах.

О'Коннор. Даю слово, "Восходящее солнце" станет на колени, а "Ангела" я заставлю просить прощения. Но, скажите начистоту, вы не даете им поводов для недовольства?

Флинт. Боже упаси, ваша честь! Разве что изредка швырнем патрон в очаг или сунем гетры в суп, а иногда ночью Нэд постучит немного на барабане, маршируя по лестнице.

О'Коннор. Ну, это пустяки. Послушайте, ребята, чтобы в день святого Патрика все было тихо! Вот вам на всех. И глядите у меня - покажите, что вы люди выдержанные, и ни гроша из этих денег не тратьте на выпивку.

Траунс. Что вы, ваша честь! Солдаты никогда не таят злобу. Надо ж нам выпить за святого Патрика и за вас, ваша честь!

Все. К черту дрязги! За святого Патрика и за нашего лейтенанта!

Флинт. Ну, пошли, ребята, но сперва продефилируем вокруг рыночной площади во славу короля Георга!

Первый солдат. Премного благодарны, ваша честь! Пошли! Да здравствует святой Патрик, наш командир и крепкое пиво!..

Сержант Траунс, капрал Флинт и солдаты уходят.

О'Коннор. Идите, идите, беззаботные бродяги! Горько подумать, что эти бедняги не имеют корки хлеба на той земле, за которую они готовы умереть...

Входит доктор Рози.

А, любезный доктор, мой маленький Гален! Есть какие-нибудь новости?

Рози. Нет, мой Александр Великий, никаких. Судья по-прежнему в ярости. Я снова пытался прощупать его пульс насчет нашего дела и, полагая, что его ярость пошла на убыль, хотел прописать ему добрый совет, но ничего не вышло. Он говорит, что вы с вашими головорезами замышляете покушение на его жизнь, и клянется, что предпочел бы увидеть свою дочь в горячке, чем в объятиях солдата.

О'Коннор. Даю слово, армия ему это припомнит! Что ж, раз так, я сначала женюсь на дочке, а уж потом спрошу согласия отца на брак.

Рози. Значит, с приданым дело плохо, а?

О'Коннор К черту приданое! Пропади оно пропадом! Лоретта так прелестна...

Рози. Правда, истинная правда. Я вижу, что вы за безыскусственные прелести, а? Никаких прикрас, никаких румян, никаких прихорашиваний в старости, а?

О'Коннор. Ей-богу, доктор, вы угадали. Лондонские дамы слишком уж хороши для нашего брата. К тому же они так защищены, у них в кринолинах такие укрепления из обручей, такой бруствер из китового уса, что его не пробить и пистолетной пулей, не то что стрелой Купидона. На голове башня на башне; тайные склады оружия в виде черных булавок и шпилек, а сверх всего штандарт из перьев, достойный кавалера ордена Баня. Сказать правду, я скорее обнял бы вооруженную до зубов амазонку.

Рози. Истинно так, мой Александр! Точь-в-точь мой вкус!

О'Коннор. Затем, доктор, я ценю в женщинах скромность, но пусть они не прячут лиц... под краской. Я за живые краски розы. А у этих знатных дам где уж быть румянцу после полуночных беспутств! Да ему и не проступить на лице сквозь слой румян. Румянец застенчивости прелестен, но нет ничего бесстыднее, чем румянец смывающийся.

Рози. Точь-в-точь мой вкус! Но Лоретта не из таких. Всякий раз, когда я вижу ее, она напоминает мне мою дорогую покойницу...

О'Коннор (в сторону). Черт возьми, хуже этого она ничего не могла сделать... Теперь он заведет про свою старую каргу, которая вот уже шесть лет, как в могиле.

Рози. Увы, бедная Долли! Никогда мне не встретить никого похожего на нее. Какая была рука для перевязок! Какие вены, так сами и просились под ланцет... А кожа! Гладкая и белая, словно обливная аптечная банка. А ротик! Не больше горлышка маленького пузырька. А губки! Бальзам из роз... А зубки! Не какие-нибудь крепкие лошадиные зубища... Они часто болели, и стоило лишь слегка дернуть, как зуб тут же выскакивал из десен! Ах, мне кажется, я вырвал добрый десяток ее бедных жемчужинок. (Рыдает.) Но что толку в красоте? Смерть беспощадна... Все там будем...