Вольфдитрих Шнурре - Когда отцовы усы еще были рыжими

- Бруно, - сказал отец и откашлялся, - как бы ты взглянул, если бы получил к пасхе прекраснейшее шоколадное яйцо с начинкой, какое только можно себе представить.

- А что внутри? - спросил я, затаив дыхание.

- А вот что внутри, - с трудом проговорил отец, - ты сам должен будешь решить.

- И насчет упаковки тоже можешь высказаться, - великодушно вставила Фрида.

- Пускай тебе его перевяжут красивыми пестрыми ленточками, - сказал брат.

- Логично, - отвечал я, - иначе ведь оно развалится.

- И еще постарайся заблаговременно решить, - сказал отец, - из какого шоколада должно быть яйцо - из простого, молочного или с орехами?

- А если из обоих? - осведомился я. Отец взглянул на Фриду. Та мрачно кивнула.

- Почему бы и нет.

У меня оставалось еще почти десять дней, чтобы упорядочить свои желания. Таким образом, это оказались самые волнующие дни, какие я когда-либо переживал. Было о чем подумать перед сном, и ночью тоже я часами лежал без сна и советовался с отцом, как еще лучше оснастить яйцо.

Днем Фрида и ее брат тоже участвовали в совещаниях, так что яйцо мало-помалу делалось таким сказочно прекрасным, что я в глубине души уже стал бояться увидеть его наяву.

И вот настал день, когда отец осторожненько вытащил из ящика письменного стола один из старых, еще бабушкиных, листов бумаги ручной выделки, обмакнул перо и сказал, что довольно эскизов, теперь настала очередь окончательного варианта.

Над этим вариантом мы трудились до позднего вечера и наконец записали все, что требовалось, а на следующее утро - это была среда на страстной неделе - Фрида забрала нашу писульку и со всякими торжественными церемониями положила ее в свою лакированную парадную сумочку.

- Так, - вздохнул отец, - теперь надо запастись терпением.

Но терпения у меня не было. В тот же вечер я тайком побежал к Фриде и спросил, может ли она со спокойным сердцем утверждать, что наше яйцо будет сделано как надо.

Фрида вскинула брови, какое-то мгновение смотрела на своего брата, который сидел у окна и изучал в "Моргенпост" объявления о найме.

- Да, - медленно проговорила она, - ты можешь быть совершенно уверен, так ведь, Макс?

- На сто процентов! - заверил меня Макс.

Так проходили дни.

Когда в субботу я забежал домой, чтобы съесть бутерброд, отец взял меня за руку, подвел к письменному столу и сдавленным голосом произнес:

- Оно здесь.

- Ну и как? - спросил я, сглотнув слюну.

- Неимоверно прекрасно, - сказал отец, - ты только подумай, у тебя будет сказочное яйцо.

- Совсем такое, как мы придумали?

- Представь себе, еще лучше, - сказал отец.

Я опять почти всю ночь не спал и пытался вообразить себе, как утром я найду его в гнездышке из зеленых ниток: серебряное, обвитое бледно-лиловой ленточкой, завязанной в форме цветка с пятнадцатью лепестками.

И наконец настало пасхальное воскресенье.

Фрида принесла свою украшенную бантом гитару, оставшуюся со времен ее туристской юности, а Макс держал под мышкой измятый портфель с бутербродами. Яйцо уже исчезло в отцовском рюкзаке.

- Только иди осторожнее, - сказал я, - а то нечаянно можешь разбить.

- Не беспокойся! И мы вышли.

День был чудесный; никогда еще я не видел Вайсензее {Район Берлина.} таким красивым. Повсюду звонили колокола, и небо, казалось, было из того же шелка, что и ленточки, которые я придумал для пасхального яйца.

Целью нашего путешествия были орошаемые поля, начинавшиеся сразу за чертой города. Если пройти подальше, выйдешь в луга с маленькими ольшаниками, удивительно подходящими, чтобы спрятать яйцо.

Всем нам было очень весело. Пока мы шли, Фрида играла на гитаре, отец свистел, а Макс ему вторил.

В Мальхове, что сразу за городом, маленькие деревенские девчонки в белых платьицах уже шныряли по садам со своими корзинками для яиц. Серебряно мерцающие столбы дыма вертикально стояли над камышовыми крышами цвета мха, а из открытых врат церкви доносилось громоподобное чихание пастора...

Еще час пути, и мы добрались до места. Пологий склон упирался в ручей, по берегу заросший бузиною.

Сперва мы досыта нагляделись на цветущие фруктовые деревья; Макс несколько раз перекувырнулся и возблагодарил создателя за то, что он безработный и сегодня ему не надо на воскресное дежурство, а потом отец вытащил из кармана "Фауста" издательства "Реклам" и звучным голосом прочел нам сцену "У ворот".

Затем последовали сыгранные и спетые Фридой три песни на стихи Ленса, а потом вернулся Макс с двумя огромными пучками дикого лука, и мы сели завтракать. После еды отец откашлялся, взял в руки свой рюкзак и сказал:

- Надеюсь, Бруно, у тебя хватит порядочности не подсматривать, когда я буду его прятать.

Пока отец отсутствовал, я попытался быстренько расспросить Фриду и Макса о размерах яйца; как это ни смешно, именно о размерах мы вообще не договаривались.

Но тут оба они неожиданно оказались неразговорчивыми, и потому, когда немного погодя отец свистнул, мне снова пришлось призвать на помощь фантазию, то есть я решил, что яйцо будет приблизительно величиной с мою голову, ведь в нем как-никак должны поместиться еще яйца из марципана и нуги, конфеты и цукаты.

Искал я долго. Это был самый волнующий поиск, который когда-либо выпадал мне на долю. Через два с половиной часа я мало-помалу начал терять терпение.

- Левее! - кричал мне отец.

- Глупости! - кричала Фрида. - Я же видела, правее!

- Не болтайте ерунды! - кричал - Макс. - Как раз прямо, в зарослях бузины.

Я оставил их спорить, а сам поискал сначала слева, потом - справа, потом в зарослях бузины - все напрасно.

Но тут и отец вышел из терпения. Не против ли я, если и он тоже поищет?

Нет, я ничего не имел против.

Мы стали искать вместе, однако и отцу не удалось его найти.

- Мы должны искать по строгой системе, - заявил Макс.

Проделали и это. Излазили на четвереньках пространство в добрых сто квадратных метров, обследовали каждую травинку, каждый лопух, каждый кустик бузины, переворачивали ржавые ведра и драные матрацы, совались в кроличьи норки, босыми ногами прощупали дно ручья - ничего.

Около полудня мы сделали небольшую передышку.

Потом все началось сначала.

Фрида теперь была так раздражена, что набрасывалась с руганью то на отца, то на Макса, если кто-то из них попадался ей на дороге.

В четыре начал ругаться и Макс, а к семи уже и отец дошел до предела.

Теперь они все трое сидели под фруктовыми деревьями, измученными глазами глядя на меня. Уже смеркалось, и от ручья поднималась туманная дымка.

- Я полагаю, Бруно, - глухо сказал отец, - ты должен сдаться.

- А если его кто-нибудь найдет? - завопил я.

- Если уж мы его не нашли, - возразила Фрида, - кто ж тогда найдет?

И все же я настоял на том, чтобы продолжить поиски до наступления полной темноты. А потом я вдруг так устал, что на обратном пути отцу пришлось взять меня на закорки.