Вольдемар Бранк - Маленький человек на большом пути

— А теперь, гоп, домой, пловец-удалец! Там уж папаша отожмет с тебя лишнюю воду!

У Васьки клацали зубы, его била дрожь.

— Спасибо, ребята! — пробормотал он еле слышно. И побежал. Чем дальше, тем быстрее. Вскоре он исчез за высокой церковной оградой.

Кататься расхотелось. Молча разбрелись мы по домам.

Леса и поля вокруг местечка — под глубоким снежным покровом. Через озеро шириной в семь верст пролегает санный путь. Лошади, фыркая и выдыхая белые струи пара, таща г по хорошо укатанной дороге сани с бревнами. Гремит лед под подковами, сани скрипят от тяжести.

По ночам, когда от сильного мороза трещали заборы и строения, с озера доносилась настоящая пушечная пальба. Это лопался лед, выплескивая воду. Все огромное ледяное поле было изрезано трещинами, на белом снегу отчетливо выделялась иссиня-черная наледь.

Однажды вечером Август прибежал к нам запыхавшись и стал рассказывать, прерывисто дыша:

— Управляющий имением в следующее воскресенье набирает загонщиков для баронской охоты. Платят чуть ли не по тридцать копеек.

Я переглянулся с братом:

— Давай запишемся!

— Дураки будете, если не запишетесь! — поддержал меня Август. — Тридцать копеек — шутка сказать! И уж кого-кого, а нас с вами возьмут непременно. Лыжи есть…

У меня сразу вытянулось лицо:

— Одна пара на двоих…

— Да? — Но Август тут же нашелся: — Ничего, дедушка до воскресенья еще одну сделает. И трещотки… Втроем мы отправились к дедушке.

— Ладно, ребята, — сказал он, выслушав нашу просьбу. — Так и быть, лыжи я вам сделаю. А вот трещотки мастерите сами.

— А как? Мы же не умеем.

— Ничего мудреного. Сколотить длинный ящичек, в середине — валик с насечками. К валику приладить тоненькую дощечку. Крутишь за рукоятку, насечки задевают дощечку, та и трещит. Такой трещотки косой пуще смерти боится…

Мы сразу в мастерскую — и закипела работа! Разумеется, как и в тот раз, с коньками, без дедушки ничего бы не получилось. Он и дерево нужное подобрал, и показал, как все делать. А валики с насечками сам выточил — это самое трудное.

На следующий день в конторе барского имения мы записались в загонщики.

Управляющий спросил на ломаном латышском языке;

— По снег можешь ехать на лыж? Шуметь можешь делать?

— Все можем, все, — ответил Август.

— Тогда есть в порядке. Воскресенье утром приходите сюда ко мне. Чуть свет! — добавил он строго.

Обрадованные, побежали домой. По дороге встретился Васька.

— Из имения? — сразу догадался он. — Приняли?

— Ага!

— Ой, я побежал!

И понесся во весь опор, высоко поднимая длинные ноги в широченных, с чужой ноги валенках.

Позднее мы узнали, что загонщиками взяли целую дюжину наших ребят: и Ваську, и Сипола тоже.

Вскоре трещотки были готовы. Собрались у нас в комнате, стали их испытывать.

— Хватит, ребята, угомонитесь! Уши лопнут! — рассердился отец, когда мы, все разом, старательно завертели свои трещотки.

Да что отец — у нас самих заложило уши!

Лыжи дедушка тоже изготовил к сроку. Бросили жребий. Они достались брату. Но мне было не плохо и на старых, отцовских, — точно такие же, гнутые из осины.

В субботу после уроков встали на лыжи все трое, трещотки под мышку и подались в лес от людей подальше — последняя проба! Съезжали с холмов, виляли между деревьями. Хорошо! И трещотки что надо. Шум такой — страшно делается.

В воскресенье поднялись раным-рано. На окне пышно расцвели ледовые цветы. Я растопил пальцем дырку и выглянул на улицу. Небо ясное, мерцают звезды. Ветра, кажется, нет.

Чтобы снег не прилипал к лыжам, смазал их каким-то вонючим жиром, которым отец в непогоду смазывал сапоги. Управились быстро, стали с нетерпением ждать Августа. Он не задержался. Послышались шаги на лестнице, в дверь сунулось улыбающееся лицо. Ушанка по самые глаза, полушубок перехвачен отцовским ремнем. А на ногах поверх брюк натянуты — вот смех! — материнские вязаные чулки.

— Здорово, охотнички!

— Здорово, пугало огородное! — ответили мы, смеясь. Мешкать нельзя было, краешек неба уже чуть посветлел.

— Смотрите повнимательней, не лезьте под выстрелы, — напутствовал нас отец. — Эти господа не очень-то церемонятся.

Лыжи на плечи, трещотки в руки. Мы бодро шагаем в имение по хрусткому снегу. Морозец изрядный — от дыхания на воротнике быстро нарастает кудрявый иней.

Восток занимается зарей, на облака полукругом ложится сияющая корона. Свет снизу все ярче и ярче, и вот уже край далекого облака запылал ярким оранжево-желтым светом, словно раскаленное железо в кузнечном горне.

— Будет холодно. — Август озабоченно покачал головой.

— Не будет, а уже холодно! — Я растирал лицо рукавичкой. — Не чувствуешь, что ли, как щиплет щеки.

Наши голоса непривычно громко отдавались на пустынных улицах. Дома стояли тихие, покрытые инеем, с темными окнами, словно нежилые. С берез поднялось вспугнутое воронье. Протяжное карканье нарушило тишину.

Подошли к имению. Возле дома управляющего уже стояло несколько ребят.

— Эй, сонные тетери, что так долго спите? Зайцы давно все поразбежались. Возвращайтесь-ка лучше домой со своими стучалками пугать сверчков за печкой.

Конечно, Сипол!

Август не остался в долгу;

— От такого страшилища, как ты, заяц побежит — никакая пуля не догонит.

Ребята расхохотались. Август попал в точку: у Сипола и в самом деле был странный вид. На голове непонятной формы шапчонка из козьего меха. Обтрепанный полушубок, тоже козий, на ногах старые-престарые валенки. Все когда-то было светлым, а теперь грязное, вытертое, бесцветное.

— Так я же нарочно, вот чудак! Теперь нам даже медведь не страшен. Увидит меня и — гоп, наутек!

Все загонщики собрались. Последним явился Васька. Трещотки он себе не сделал, зато сунул за пояс две белые короткие дубинки. На нем широченный кафтан с подвернутыми рукавами, на голове пушистая заячья ушанка.

— Смотри, Васька, не высовывайся из кустов, а то, чего доброго, примут тебя за зайца, — пошутил Август.

Из помещичьих конюшен одна за другой вынеслись три пароконных упряжки. На широких розвальнях толстый слой соломы. Две упряжки для нас, загонщиков, по шесть ребят на каждую. Затем подкатили барские сани, крытые мехом, — одни для барона, другие для управляющего. У обоих кучеров зипуны с блестящими пуговицами, на головах высокие бараньи шапки. Сани барона по парковой аллее тут же лихо унеслись в замок за хозяином, а из конторы имения повысыпали остальные участники охоты. Впереди управляющий, за ним мельник, аптекарь, лесничий и двое лавочников. Все говорили между собой по-немецки, хотя настоящими немцами были только управляющий да лесничий.

— Ишь, как наши-то стараются! — шепнул мне на ухо Си-пол. — Сами вспотели от натуги, зато нам, темным, не понять!