Вольдемар Бранк - Маленький человек на большом пути

Во мне словно что-то оборвалось. Я сидел опустив голову, не притрагивался больше к еде, не тянулся к книгам. Садовник с женой наперебой успокаивали меня. Ничего, мол, страшного, до дома рукой подать, можно будет навестить друзей в одно из ближайших воскресений — отсюда в местечко часто повозки идут.

Я набрался храбрости и высказал сокровенное желание: нельзя ли посмотреть, как работают эти старинные часы с кукушкой?

— Почему нельзя? Можно. В следующее воскресенье снимем с тобой часы со стены, — пообещал садовник, — Почистим гусиным пером механизм, смажем маслом. Вот тогда все и посмотришь…

Утром меня разбудили очень рано.

— Поднимайся, миленький! — У садовницы было озабоченное лицо. — Покажу тебе, где у нас ключ от дома лежит. Обед будет в духовке, сам возьмешь. Мы оба заняты в саду, не смогу тебя кормить.

Я быстро встал, оделся. Мне показали, как открывать духовку, в какое место под половик класть ключ.

В семье садовника я уже был своим человеком.

Выходя из дома, я был уверен: уж сегодня-то наверняка явлюсь на работу раньше мастера. Пастухи только выгоняли коров из скотного двора. Скотина недовольно мычала, овцы сбились в кучу, блеяли. Над прудами висел густой туман.

Парадные двери, наверное, еще закрыты. Я приналег плечом — они подались.

Мастер уже работал. И, наверное, давно. Потому что возле печи стояли леса, и он клал самый верх. Как обычно, не ответил на мое приветствие. Прошипел сердито:

— Неси кирпичи! Глину приготовь! Живее, барон приехал! — Склонился ко мне с лесов и добавил еще тише: — И все чтобы тихо, без шума. В замке гостит новый уездный начальник, понял?

Я старался как мог. Но было гораздо труднее, чем в прошлые дни, потому что и кирпичи и глину — все нужно подавать наверх, на леса.

Очистил последние белые изразцы. Когда послышался надтреснутый звон лемеха, мастер сказал:

— Сегодня без перерыва.

— А есть? — растерялся я.

— Ничего, не помрешь! Вот когда печь будет готова, тогда и поешь.

В верхних покоях замка играли на рояле, над нами скрипел паркет и слышалось ритмичное шарканье ног. По хозяйскому двору заполошно носились кухарки. Повар, весь в белом, бегал в погреб и обратно на кухню. С приездом барона все пришло в движение.

Солнце ушло за деревья, когда печник кончил наконец кладку печи. Мы разобрали леса и унесли доски за сарай. Начали выносить мусор, обломки кирпича, глину. Осталось только вымыть пол и вытереть пыль. Я устало потащился за водой.

Вышел из парадных дверей и направился к пруду. Зачерпнул воду, понес обратно, согнувшись под тяжестью полного ведра. На террасе в плетеных креслах за веселой беседой сидели барон и его гости. Звучал смех, кто-то пытался петь. И вдруг над моей головой послышался каркающий голос:

— Вег аус майнем гартен [3] Вон из моего сада! (нем.). !

Расплескивая воду, вне себя от страха, я бросился к дверям. Мастер, заметив неладное по моему лицу, спросил обеспокоенно:

— Что случилось?

— Барон ругается.

— Как?! Сам господин барон? Что ты там натворил?

— Ничего… Похоже, из сада гонит.

— Кто тебе велел ходить через сад? — накинулся на меня мастер. — Бери воду в другом пруду, а не здесь, на глазах у барона!

— Но ведь мы ему печь делаем! — впервые осмелился я возразить, пораженный такой вопиющей несправедливостью. Мастер замахнулся:

— Молчать! И поступай, как говорят!

Второй пруд был намного дальше. Вот где я намучился! И бок болел, и руки, и ноги… А барон со своими гостями спустился во фруктовый сад, и все они, смеясь и дурачась, словно малые дети, стали собирать сливы в общую корзину.

Мастер, как завидел барона, пришел в волнение. Вымыл в ведре руки и лицо, повернул фартук чистой стороной. Мне тоже приказал привести себя в порядок.

Тут распахнулась дверь, и в комнату, где мы работали, явился сам барон.

Креслинь схватил меня за руку и подтащил к себе. Холеный господин величаво двигался к нам. Я не мог оторвать взгляда от его блестящих лакированных туфель. Мастер, сжав мне кисть до боли, поспешил к нему, низко поклонился и поцеловал руку в перстнях. Затем снова поклонился и подтолкнул меня к барону.

Значит, и мне?! Руку ему целовать?! Я шарахнулся в сторону. За собой услышал резкий крик:

— Вег! Вег!

Закусив до боли губу, я мчался по знакомой дорожке к дому садовника. Лихорадочно нашарил под половиком ключ, ворвался в кухню, оттуда в комнату. Стянул с себя дареные башмаки, чулки, сложил возле кровати, обул свои привычные постолы. От волнения тряслись руки, пересохло во рту. Скорей, скорей отсюда! Только бы садовница не открыла дверь и не вошла в комнату!

Связал узелок, бросил последний взгляд на стопку книг — эх, жаль, нельзя взять с собой!

На столе стояла кружка с молоком, хлеб. Я залпом выпил молоко, схватил на всякий случай ломоть хлеба и выбежал из дома. Положил на место ключ и опять бегом, словно кто гнался за мной.

Дом садовника на берегу пруда, где несколько дней я прожил будто в сладком, расслабляющем сне, остался позади.

Чтобы не встретить никого из имения, я пошел не по большаку, а через поле к узкоколейке. Теперь по ней — и до самого местечка.

День склонялся к вечеру. Солнце скрылось за тяжелыми тучами. За горизонтом вспыхивали зарницы, где-то погромыхивало.

Путь лежал грозе навстречу. Горами вставали черные тучи. Гром набирал силу, раскаты его звучали уже над самой головой.

Над вершинами деревьев пронесся первый шквал. Закачались, зашумели ветки, полетели уже тронутые желтизной листья. Ни дома, ни сарая поблизости. По обе стороны узкоколейки тянулась унылая выемка, покрытая редким кустарником. Спрятаться, что ли, в кустах? Но не успел сбежать с насыпи, как хлынул дождь. В несколько мгновений я промок до нитки — искать прибежище от дождя теперь уже не имело никакого смысла. Постолы скользили на шпалах, я падал. Один за другим били удары грома, блики молнии ослепляли. Небо словно продырявило, дождь хлестал, не унимаясь.

Я шел, не пытаясь даже смахнуть воду с лица — все равно бесполезно. Уже совсем ночь, темно, лишь поблескивание рельсов указывает путь Наконец переезд, отсюда нужно сворачивать влево, к местечку. Вздохнул облегченно — уж тут-то я знаю каждую пядь земли…

К своему дому я добрался весь в грязи, совершенно без сил.

Дыхание перехватило, когда услышал испуганный голос матери:

— Откуда ты, сынок? В такую ночь!

Кое-как, всхлипывая, рассказал обо всем, что случилось.

Отец молчал, слушал, не перебивая. Что он скажет? Вдруг обругает? Вдруг я сделал не так?

— Все правильно, сын! — На мое плечо легла его натруженная ладонь. — Я бы поступил точно так. Пусть псы лижут барону руки!.. Ну, что стоишь весь мокрый? Мать, разыщи сухую одежду!