Дарья Булатникова - Французское наследство

«Наверняка не ответит, да и телефон, скорее всего, старый. Или вообще не его, мало ли Стариковых в городе». Но тут в трубке раздался характерный густой баритон.

— Слушаю.

— Можно к телефону господина Старикова?

— Я у аппарата, кто говорит?

— Понимаете, я подруга Агнии Сташевской, — зачастила Лёлька, опасаясь, что её пошлют подальше и положат трубку. — Это гадалка… Модеста…

— Можете не объяснять, я прекрасно знаю Агнию Львовну, — прервал её баритон.

— Она попала в ужасную ситуацию, её арестовали. Нужен адвокат, а я никого не могу найти, все отдыхают, — на одном дыхании выпалила Лёлька и замерла.

— Куда прислать адвоката? — немедленно отозвался Стариков.

— В управление внутренних дел, шестнадцатый кабинет. Следователя зовут…

— Неважно, — опять прервал он её. — Мой адвокат через двадцать минут будет там. Спасибо, что позвонили.

— Пожалуйста… То есть, вам тоже спасибо. Я компенсирую вам все расходы.

— Не говорите ерунды! Разве это расходы? — Он откровенно хмыкнул, потом извинился и галантно попрощался.

Лёлька растерянно положила трубку и без сил плюхнулась в кресло. Она и сама не заметила, что во время разговора встала чуть ли не по стойке смирно. Ну и фрукт! Похоже, адвокат находится при нем постоянно, как собака, у левой ноги. Но главное, теперь у Агнии будет защитник. И наверняка неплохой, такие люди, как Стариков, не будут платить деньги всяким недотепам.

Потом она позвонила своему приятелю Бобу. Боб был умельцем на все руки и частенько выручал не только Лёльку, но и её родителей и брата Игоря во всяких жизненных передрягах. Поломавшись, Боб согласился поехать к Агнии и врезать в дверь новый замок. Договорились, что один ключ он привезёт Лёльке, а остальные положит в тумбочку в прихожей, поставив об этом в известность Лёву.

Только теперь Лёлька смогла слегка расслабиться и немедленно ощутила, что жутко хочет есть и спать.

В половине шестого вечера её разбудил телефонный звонок. Тряся чугунной головой, Лёлька потянулась к аппарату и уронила стоящую на тумбочке тарелку с остатками пиццы. Проклиная все на свете, принялась соскребать пиццу с паласа, держа трубку у уха. Поэтому до неё не сразу дошло, что звонит Олег.

— Ты где? — поинтересовалась Лёлька, отлепив, наконец, пиццу и выпрямляясь.

— У мамы я, — раздраженно сообщил Олег. — Я тебе это уже в третий раз говорю. Лежу на диване с загипсованной ногой.

— А почему с загипсованной?

— Господи, да что с тобой? Говорю же — сломал. Утром в редакции спускался по лестнице, оступился и, как дурак, полетел вниз. Представляешь, какая досада, покалечился ни с того ни с сего. Теперь радую мамулю — ем кашу «Геркулес» и смотрю сериалы. Слушай, приезжай, а!

Лёлька задумалась. С одной стороны, Олега жаль, а с другой — Олегова мама Софья Павловна недолюбливала Лёльку. В родне Сагайдаченко все, как на подбор, были крупные, в теле. Мужики ростом под притолоку, плечистые и кудрявые. Бабы от них не отставали, дебелые, голосистые.

Впервые побывав на семейном торжестве в доме Софьи Павловны, Лёлька ощутила себя крайне мелкой и ничтожной. Да ещё, к тому же, почти вся родня немедленно начала интересоваться, почему это она такая чахлая. Не больная ли? Сидя за столом перед тарелкой с чудовищной горой салата «оливье» и здоровенным ломтем домашней буженины, Лёлька чувствовала себя тем самым работником, которого выбирают по принципу «хорошо ест — хорошо работает». Как назло, в этот день она не ездила к издателям, и порадовать окружающих зверским аппетитом не смогла. Вечером, глотая «мезим-форте», она проклинала украинское хлебосольство. После этого Лёлька стала избегать торжественные мероприятия в семье Олега, что в свою очередь вызывало недоумение и обиду Софьи Павловны.

— А ты почему у мамы? Нужно было сразу домой ехать, — вздохнула Лёлька.

Выяснилось, что уходя накануне рано утром, Олег забыл взять ключи и документы из куртки. Когда ему в больнице наложили гипс, он кое-как доковылял до такси и приехал домой, но Лёльки в квартире не было. Пришлось ехать к матери. А уж Софья Павловна, заполучив раненого сыночка, ни за что не соглашается его отдавать.

— Я была у Агнии. Представляешь, Вотю кто-то убил, а её арестовали. Ужасная ночка выдалась.

— Ты серьёзно? — опешил Олег. — Бедная Агния! И что там случилось?

Лёльке пришлось коротко изложить события. Олег чертыхнулся. Когда же он узнал, что Стариков отправил к Агнии своего адвоката, облегченно вздохнул.

— Ну, этот пройдоха вытащил бы из кутузки даже Чикатило. Так что не переживай, Агнию выпустят. А может быть, она уже дома.

— Тогда нужно срочно ей звонить! Ты уж там как-нибудь без меня потерпи. Привет Софье Павловне, — заторопилась Лёлька.

— Ладно, переживу, раз такое дело. Понимаю. Ну, пока. Целую!

— И я тебя целую.

Но телефон Агнии не отвечал. Интересно, где там всё-таки трубка валяется? Совершенно забыла отыскать её, уходя. Завалилась куда-нибудь, а Лёвке и дела нет. Нужно бы туда съездить… Хотя, если бы Агнию выпустили, она бы точно позвонила. Ладно, подождём немного.

Потягиваясь и позёвывая, Лёлька вышла на балкон. Внизу кипела жизнь. Радуясь теплому дню, во дворе носилась ребятня, мужики забивали козла на битом-перебитом столике, а на лавочках у подъездов чинно восседали бабульки, смакуя накопившиеся за зиму новости.

Лёлька любила свой двор. Было в нем нечто традиционное и стабильное. По утрам там выгуливали собачек, днем чинили машины, а к вечеру выбивали ковры. Так было, так есть и так будет, сколько бы поколений не сменилось. И квартиру свою Лёлька любила. В ней раньше жил Лёлькин дедушка, старый адмирал Туманов. Просоленный ветрами морской волк со всеми положенными атрибутами: здоровенной трубкой, табак для которой привозили исключительно из Лондона или английских колоний, барометром на стене и попугаем в клетке.

Дедушка умер восемь лет назад, но запах крепкого табака все ещё таился в мореном дереве огромных шкафов и обивке любимого дедушкиного кресла. Правда, попугай Румбо переехал вместе с клеткой на жительство к Лёлькиному брату Игорю. Вместо него Лёлька завела хитрющего кокер-спаниеля Лукаша. А всё остальное сохранила почти без изменений — крепкую кровать с резными спинками, темные восточные ковры на стенах, увешанных картинами с изображениями кораблей, штормов и морских сражений, барометр и старый корабельный фонарь, переделанный в бра. Только старый паркетный пол застелила темным зеленым паласом, да на огромный письменный стол водрузила компьютер. Мольберта у неё не было, здоровенный этюдник стоял у балконной двери.

Когда Олег впервые попал в её квартиру, он буквально лишился дара речи. Да и любой на его месте обалдел бы от того, что жилище легкомысленной рыжей свиристелки-художницы выглядело не ультрамодной берлогой или кокетливым будуаром, а мечтой мальчишки, начитавшегося романов Жюля Верна. Лёлька даже обиделась вначале, потому что Олег долго, практически не обращая внимания на её персону, бродил по квартире, разглядывая и чуть ли не обнюхивая всё, что там находилось. Глаза у него при этом были задумчиво-сумасшедшие.