Уильям Фолкнер - Избранное

Холм плавно перешел в плато, на котором более ста лет назад и был, собственно говоря, построен этот город, и улица сразу приняла типично городской вид — показались гаражи, лавчонки с торговцами без пиджаков, покупатели; кинотеатр с вестибюлем, сплошь заклеенным яркими цветными литографиями, изображающими разнообразные сцены пестрой современной жизни.

Наконец, площадь — низкие сплошные ряды старинных обветшалых кирпичных зданий, вывески с поблекшими мертвыми именами, упрямо проступающими из-под облупившейся краски; негры и негритянки в потрепанной неряшливой одежде защитного цвета; фермеры — тоже иногда в хаки — и снующие в их ленивой толпе бойкие горожане, ловко обходящие мужчин на складных стульях перед лавками.

Здание суда тоже было из кирпича, с каменными арками под сенью вязов, а посреди площади, окруженный деревьями, стоял памятник — солдат армии южных штатов с ружьем к ноге каменной рукою прикрывал высеченные из камня глаза. Под портиками суда и на скамейках среди зелени сидели, толковали и дремали отцы города, некоторые тоже в военной форме. Но это были серые мундиры Старого Джека, Борегара и Джо Джонстона [41] …Старого Джека, Борегара и Джо Джонстона. — Имеются в виду самые известные генералы армии южной Конфедерации в Гражданской войне: Томас Дж. Джексон «Каменная стена» (1824–1863), Пьер Густав Борегар (1818–1893) и Джозеф Э.Джонстон (1807–1891). , и они сидели с невозмутимой степенностью обладателей мелких политических синекур, курили, поплевывали и играли в шахматы. В плохую погоду они перебирались в контору секретаря суда.

Здесь же околачивались молодые парни. Они метали в цель серебряные доллары, перебрасывались бейсбольными мячами или просто валялись на траве в ожидании вечера, когда надушенные щемящими сердце дешевыми духами девицы в пестрых нарядах стайками двинутся в аптеку. В плохую погоду эти молодые парни околачивались в аптеке или в парикмахерской.

— Все еще много народу в военной форме, — заметил Хорес. — К июню все будут дома. А молодые Сарторисы уже вернулись?

— Джон погиб, — отвечала Нарцисса. — Разве ты не знаешь?

— Нет, — огорченно отозвался он. — Несчастный старый Баярд. Им чертовски не везет. Удивительное семейство. Всегда уходят на войну, и всегда их там убивают. Жена молодого Баярда тоже умерла, ты мне об этом писала.

— Да. А он здесь. Купил себе гоночный автомобиль и с утра до вечера носится по округе. Мы каждый день ждем, что он разобьется насмерть.

— Бедняга, — сказал Хорес и снова повторил: — Несчастный старый полковник. Он всегда терпеть не мог автомобили. Интересно, что он об этом думает.

— Он сам с ним ездит.

— Что? Старый Баярд в автомобиле?

— Да. Чтоб молодой Баярд не перевернулся. Так мисс Дженни говорит. Она уверена, что молодой Баярд все равно сломает шею им обоим, только полковник Сарторис этого не знает. Она проехала по площади мимо привязанных фургонов и поставленных где попало автомобилей.

— Ненавижу Баярда Сарториса, — вдруг ни с того ни с сего ожесточенно выговорила она. — Ненавижу всех мужчин.

Хорес быстро на нее взглянул.

— Что такое? Что он тебе сделал? Или нет, наоборот, что ты ему сделала?

Но Нарцисса ничего не ответила. Она свернула в другую улицу, по обеим сторонам которой стояли одноэтажные негритянские лавчонки; возле них, в тени железных навесов, сидели негры, снимая шкурки с бананов и разноцветные обертки с печенья, а в конце находилась мукомольня, приводимая в движение спазматическим бензиновым мотором. Мякина и сыпучие пылинки, словно мошки, кружились в солнечных лучах, а над дверью красовалась вывеска, на которой чья-то неумелая рука вывела: «Мельница В.-Д. Бирда». Между мукомольней и запертой молчаливой хлопкоочистительной фабрикой, увешанной клочьями грязной ваты, грохотала наковальня кузницы, расположенной в конце короткого переулка, забитого фургонами, лошадьми и мулами, где в тени шелковиц сидели на корточках фермеры в комбинезонах.

— Не мешало бы ему больше считаться со стариком, — досадливо сказал Хорес. — Впрочем, они только что прошли через такое испытание, которое поколебало все истины и все человеческие чувства, а впереди — знают они об этом или нет — их ждет еще одно испытание, которое вообще положит конец всему. Дай только срок… Но лично я не вижу, зачем мешать Баярду ломать себе шею, если он так к этому стремится. Хотя, разумеется, жалко мисс Дженни.

— Да, — миролюбиво согласилась Нарцисса. — Их еще очень беспокоит сердце полковника Сарториса. То есть оно беспокоит всех, кроме него самого и Баярда. Как хорошо, что у меня ты, а не один из этих Сарторисов, Хорри.

Быстрым легким движением она коснулась его худощавого колена.

— Милая старушка Нарси, — с улыбкой отозвался он, но лицо его тотчас же омрачилось снова. — Ну и мерзавец. Впрочем, это уж их забота, А как здоровье тетушки Сэлли?

— Хорошо… Как я рада, что ты вернулся, Хорри.

Захудалые лавчонки остались позади, и теперь улица раздалась вширь между старинными тенистыми лужайками, просторными и тихими. Дома здесь были очень старые — по крайней мере с виду; они стояли вдалеке от улицы и уличной пыли и излучали ласковую тишину и покой, неколебимые, как безветренный вечер в мире, где нет ни движенья, ни звука. Хорес огляделся вокруг и глубоко вздохнул.

— Может быть, это и есть причина войн, — сказал он. — Смысл мира.

Они свернули в боковую улицу, более узкую, ко более тенистую и даже еще более тихую, погруженную в золотистую пасторальную дрему, и въехали в ворота, замыкавшие обсаженную жимолостью железную ограду. От ворот начиналась посыпанная гарью аллея, изгибавшаяся дутой между двумя рядами виргинских можжевельников. Можжевельники посадил в 40-х годах прошлого века английский архитектор, который построил дом в погребальном стиле Тюдоров [42] …в погребальном стиле Тюдоров… — Речь идет об архитектурном стиле эпохи царствования в Англии династии Тюдоров (1485–1603). Английские архитекторы викторианского периода (королева Виктория царствовала в Великобритании с 1837 г.), охотно прибегавшие к эклектической стилизации, часто использовали характерные для этого стиля элементы: плоские арки, мелкие карнизы, высокие прямоугольные окна, лепные потолки и карнизы. (с одним лишь незначительным отступлением в виде веранды), распространившемся с благословения молодой королевы Виктории, и даже в самые солнечные дни под можжевельниками царил бодрящий смолистый сумрак. Их облюбовали пересмешники, снегири и дрозды, чье скромное сладкозвучное пенье ласкало слух по вечерам; но под ними почти не росла трава и не водились насекомые, и только в сумерках появлялись светлячки.