Уильям Фолкнер - Избранное

Итак, Саймону наконец представился удобный случай, и, как только они выехали из города и упряжка побежала ровной рысцой, он не замедлил им воспользоваться.

— Знаете, полковник, — начал он, — похоже, что нам с вами пора уладить наши финансовые отношения.

— Что? — Старый Баярд на минуту отвлекся от знакомых возделанных полей и сияющих голубых холмов на горизонте.

— Я говорю, похоже, что нам с вами пора уже немножко позаботиться насчет наличных.

— Премного благодарен, Саймон, — отвечал ему старый Баярд, — но мне деньги сейчас не нужны. Но все равно, премного тебе благодарен.

Саймон весело рассмеялся.

— Ну и шутник же вы, полковник. Еще бы такому богачу нужны были деньги! — Он снова рассмеялся коротким елейным смешком. — Да, сэр, шутник вы, да и только.

Потом он перестал смеяться, и на минуту все его внимание поглотили лошади. Это были гладкие широкозадые близнецы по кличке Рузвельт и Тафт [64] …по кличке Рузвельт и Тафт. — Лошади Сарторисов названы именами двух президентов США от республиканской партии: Теодора Рузвельта (1901–1909) и Уильяма Говарда Тафта (1909–1913). .

— Эй, Тафт, смотри не сдохни от лени!

Старый Баярд сидел, глядя на его обезьянью голову с лихо заломленным цилиндром на макушке. Саймон снова повернул к нему сморщенную добродушную физиономию.

— Но теперь нам надо обязательно как-то утихомирить этих черномазых.

— А что они сделали? Неужели они не могут найти человека, который бы взял у них деньги?

— Тут, сэр, дело вот какое, — пояснил Саймон. — Тут как-то все не так. Видите ли, они собирали деньги на постройку церкви вместо той, которая сгорела, и когда они эти деньги собрали, они отдали их мне — потому как я состою членом церковного совета и принадлежу к самому знатному семейству в округе. Это было еще на прошлое рождество, а теперь они требуют деньги обратно.

— Странно, — сказал старый Баярд.

— Да, сэр, — с готовностью согласился Саймон, — Вот и мне тоже так показалось.

— Ну, что ж, раз они так настаивают, отдай им эти деньги, и дело с концом.

— В том-то и загвоздка, — доверительным тоном сообщил Саймон и, вновь повернув голову, тихо и мелодраматично взорвал свою бомбу: — Денег-то ведь этих нет.

— Черт побери, так я и знал, — отвечал старый Баярд, мигом утратив свой легкомысленный тон. — Где же они?

— Я их дал взаймы. — Саймон все еще говорил доверительным тоном, с видом человека, неприятно удивленного непроходимой людскою тупостью. — А теперь эти черномазые говорят, будто я их украл.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что взял на хранение чужие деньги, а потом одолжил их кому-то другому?

— Но ведь вы же это каждый день делаете, — отвечал Саймон. — Это же ваш бизнес — деньги одалживать.

Старый Баярд яростно фыркнул.

— Немедленно забери деньги и верни их этим черномазым, а не то угодишь в тюрьму, слышишь?

— Вы рассуждаете так же, как эти нахальные городские черномазые, — обиженно возразил Саймон. — Но ведь эти деньги отданы взаймы, — напомнил он хозяину.

— Забери их обратно. Разве ты не получил под них никакого обеспечения?

— Чего?

— Чего-нибудь, имеющего ту же стоимость, чтобы держать у себя, пока эти деньги не выплатят обратно.

— Да, сэр, это я получил. — Саймон усмехнулся елейным, сатирическим, благодушным, полным невысказанных намеков смешком. — Да, сэр, это я получил, как не получить. Только я не знал, что оно обеспечение называется. Нет, сэр, не знал.

— Ты что же, отдал эти деньги какой-нибудь черномазой красотке? — настаивал старый Баярд.

— Дело было так, сэр… — начал Саймон, но собеседник тут же его перебил:

— Ах ты, черт тебя возьми! И теперь ты хочешь, чтоб я заплатил эти деньги? Сколько их там было?

— Я точно не помню. Эти черномазые говорят, будто там было не то семьдесят, не то девяносто долларов. Только вы им не верьте. Дайте им сколько, по-вашему, надо, они и успокоятся.

— Будь я проклят, если я им дам хоть что-нибудь. Пусть вытрясут эти деньги из твоей никчемной шкуры или отправят тебя в тюрьму — как им заблагорассудится, но будь я проклят, если я им хоть единый цент заплачу.

— Что вы, полковник, да неужто вы допустите, чтобы эти городские черномазые обвинили члена вашего семейства в воровстве?

— Погоняй! — завопил старый Баярд.

Саймон повернулся на сиденье, гикнул на лошадей и поехал дальше, направив сигару под немыслимым углом к полям своего цилиндра, широко расставив локти, лихо размахивая хлыстом и то и дело бросая снисходительные, полные презрения взгляды на черномазых, работавших на хлопковых полях.

Старик Фолз закрыл крышкой жестянку с мазью, аккуратно протер ее тряпкой, опустился на колени возле холодного камина и поднес к тряпке спичку.

— Не иначе как эти доктора все твердят, что оно вас прикончит? — полюбопытствовал он.

Старый Баярд вытянул ноги на каминную решетку, поднес спичку к сигаре, и от спички в глазах его заплясали два веселых огонька. Он выбросил спичку и усмехнулся.

Старик Фолз смотрел, как пламя лениво охватывает тряпку и столбик едкого желтоватого дыма курчавится в неподвижном воздухе.

— Человек должен иной раз для своего же блага подойти да и плюнуть прямо в лицо погибели. Он должен вроде бы навострить самого себя, ну как топор на точиле, — сказал он, сидя на корточках перед завитками едкого дыма, словно совершая какой-то языческий ритуал в миниатюре. — Если человек иной раз глянет погибели прямо в лицо, она его не тронет, пока не придет его час. Погибель, она любит ножом в спину пырнуть.

— Что? — спросил старый Баярд.

Старик Фолз поднялся и аккуратно стряхнул с колен пыль.

— Погибель — она как всякий трус, — прокричал он. — Она не тронет того, кто ей прямо в глаза смотрит, лишь бы он не подходил к ней слишком близко. Родитель ваш это знал. Он стоял в дверях лавки в тот день, когда эти два саквояжника-янки [65] …два саквояжника-янки… голосовать. — См. коммент. к с. 329. В годы после завершения Гражданской войны ущемленные в правах южане-плантаторы всеми силами старались помешать участию негров в выборах, так как они обычно голосовали за «саквояжников». в семьдесят втором году привели черномазых голосовать. Стоял там в своем двубортном сюртуке и в касторовой шляпе, когда все остальные уже ушли, скрестил руки и смотрел, как эти два миссурийца тащили черномазых по дороге к той самой лавке, стоял прямо в дверях, а те два саквояжника засунули руки в карманы и все пятились да пятились назад, пока совсем не отошли от черномазых, и ругали его, на чем свет стоит. А он себе все стоял — вот таким вот манером.

Он скрестил на груди руки, и на мгновенье старый Баярд словно сквозь затуманенное стекло увидел ту знакомую и дерзкую фигуру, которую старик в доношенном комбинезоне умудрился каким-то образом принести в жертву и сберечь в вакууме беззаветной отрешенности от самого себя.